В первых двух главах мы познакомились с миром без детства и условиями, которые в конце Средневековья подготовили почву для его возникновения. В третьей главе мы совершим путешествие в XVI-XVII века и увидим, как учреждалось школьное образование, формировалась современная семья, а стыд способствовал новому разделению на детей и взрослых.
Книги, изданные в течение первых пятидесяти лет после изобретения печатного станка, называются инкунабулами, что в буквальном переводе значит «колыбель». После того, как книгопечатание выросло из колыбели, его место заняло детство, чей младенческий период продлился около двухсот лет. Начиная с XVI-XVII веков детство стало частью естественного положения вещей. Джон Гарольд Пламб отмечает, что «ребёнок стал объектом уважения, особым существом с иной натурой и иными потребностями, требующим отделения и ограждения от мира взрослых». Ключевое слово здесь — отделение. Отделяя людей друг от друга, мы создаем классы, одним из которых и является детство. Но мистер Пламб путает причину со следствием. Дети не были отделены от остального населения, потому что им приписывались «иная натура и иные потребности». Наоборот, им стали приписываться иная натура и иные потребности, потому что они были отделены от остального населения. А отделены они были потому, что возникла необходимость в том, чтобы они научились читать и писать — одним словом, стали теми людьми, в которых нуждалась культура печатного слова.
Разумеется, поначалу было неизвестно, как чтение и письмо изменят людей. Размышления о влиянии грамотности были преимущественно наивными, так же как сегодня наивны наши соображения по поводу влияния электронных медиа. Купцы, например, хотели, чтобы их дети учились грамоте ради занятия торговлей. Лютеране хотели, чтобы люди умели читать Библию и критику Церкви. Некоторые католики видели в книгах способ привести поведение людей в согласие со Священным Писанием. Пуритане хотели, чтобы чтение стало главным оружием против «трёх зол: невежества, нечестивости и праздности». Одни получили то, что хотели; другие — даже больше.
Ближе к середине XVI века католики начали отказываться от обучения грамоте, видя в чтении деструктивный элемент, и в итоге запретили чтение Библии на народных языках, а также труды таких авторов как Эразм. Чтение стало отождествляться с ересью, и вскоре появился «Индекс запрещённых книг». Протестанты, которые предавались этой ереси и к тому же надеялись, что грамотность поможет преодолеть суеверия, продолжали пользоваться преимуществами книгопечатания и принесли этот подход с собой в Новый Свет.
Одним из следствий отказа католиков от печатного слова и приверженности ему протестантов стала инверсия интеллектуальной географии Европы.
В то время как в Средневековье уровень культуры в странах Средиземноморья был выше, чем в Северной Европе, к концу XVII века ситуация изменилась до наоборот. Католицизм всегда был визуальной религией, культивирующей поклонение иконам и уделяющей много внимания убранству церквей и ритуалу. Протестантизм возник как религия, основанная на книге, и выступал против почитания икон, отдавая предпочтение аскетичному убранству. В XIX веке Джозеф Кей отмечал, что для обращения бедняков в религию необходимо либо «создавать зрелище», как это делали католики, либо «образовывать людей», как это делали протестанты. Кей, возможно, и прав насчёт обращения бедняков, но не стоит забывать и о том факте, что читающие люди способны мыслить на более высоком уровне абстракции, чем неграмотные. Главенствующая роль изображений и богатое убранство католицизма были не столько приманкой для бедняков, сколько уступкой широкой публике, привычной к визуальному символизму. Аскетизм протестантизма возник как естественный стиль для людей, которых книги научили абстрактному мышлению.
Как следствие, детство развивалось неоднородно. Там, где ценилась грамотность, были школы; а там, где были школы, детство развивалось быстро. Именно поэтому детство на Британских островах возникло раньше, чем где-либо в другом месте. Ещё в период царствования Генриха VIII Уильям Форрест призывал к учреждению начального образования. Он предлагал отправлять детей в школу в возрасте четырёх лет, чтобы они научились грамоте и смогли понять пути Господни. За относительно короткий промежуток времени Англия превратилась в остров школ.
Согласно исследованию Уилбура Китченера Джордана, в 1480 году в Англии было 34 школы. К 1660 их было уже 444: одна школа на 4,400 человек, или примерно каждые 12 миль.
Было три вида школ: общеобразовательные школы, где обучались чтению, письму и арифметике; свободные школы, где обучались математике, английскому языку и ораторскому искусству; и средние школы, которые готовили молодёжь к поступлению в университеты и судебные инны посредством обучения английской грамматике и классическим языкам. Шекспир посещал среднюю школу в Стратфорде, и этот опыт вдохновил его на знаменитые строки из «Генриха VI»:
«Ты, как изменник, развратил молодёжь нашего королевства тем, что завёл школы. … Тебе в глаза докажут, что при тебе есть люди, которые только и говорят, что о существительных да о глаголах, и все такие поганые слова, какие невтерпёж слышать христианину».
Но большинство англичан не были согласны с Шекспиром в том, что создание школ развратило молодёжь королевства. Более того, англичане отправляли в школу даже девочек. И хотя образование было по большей части делом средних и высших классов, есть доказательства, что даже среди бедняков некоторые женщины умели читать. Но грамотных мужчин, конечно же, было намного больше.
Точный уровень грамотности определить трудно. Томас Мор подсчитал, что в 1533 году более половины населения могли читать английский перевод Библии. Большинство учёных согласны, что такая оценка слишком завышена, и сходятся на цифре в примерно 40 процентов (среди мужчин) к 1675 году. Однако доподлинно известно, что в 1642 году было издано более 2000 разных памфлетов. В 1645 году — более 700 газет. А в период с 1640 по 1660 год общее число памфлетов и газет превышало 22000. Вполне возможно, что к середине XVII века «Англия была самой грамотной нацией в истории».
Это привело к изменению социального статуса детей. Поскольку школы существовали для подготовки грамотных взрослых, молодые люди стали восприниматься не как маленькие взрослые, а как несформировавшиеся взрослые. Школьное образование начало связываться с природой детства.
Так же, как в XIX веке юность означала воинскую повинность, в XVI и XVII веках детство стало означать посещение школы.
Слово «школьник» стало синонимом слова «ребёнок», а понятие «детство» стало означать уровень развития. Младенчество теперь заканчивалось с овладением речью, а детство начиналось с обучения чтению. Более того, слово «ребёнок» стало использоваться применительно ко взрослым, которые не умели читать. Как сообщает Пламб, к XVII веку все соглашались, что «процесс обучения грамоте должен осуществляться в соответствии с развитием ребёнка: обучение чтению должно начинаться с четырёх или пяти лет, затем письмо, и постепенно должны добавляться более сложные предметы». Образование стало привязываться к возрасту детей.
Когда детство стало социальной и интеллектуальной категорией, появились стадии детства. Элизабет Эйнштейн пишет: «Благодаря разделению по возрасту и получению печатных материалов, рассчитанных на разные стадии обучения, постепенно возникли отдельные “возрастные группы”, а с ними и особая “молодёжная культура”».
Дальнейшее развитие событий было неизбежным. Детская одежда стала отличаться от одежды взрослых. Эта разница широко зафиксирована в живописи: начиная с XVI века, дети перестали изображаться как маленькие взрослые. Язык детей тоже начал отделяться от языка взрослых. Детский жаргон был неизвестен до XVII века, но после этого стал развиваться очень быстро. Даже процесс выбора имён для детей подвергся изменениям.
В Средние века было нормой давать всем детям одинаковые имена, отличая их друг от друга по старшинству. Но к XVII веку эта традиция исчезла, и родители стали давать детям разные имена, часто в соответствии со своими ожиданиями.
С некоторым опозданием по сравнению с остальными переменами возникла детская литература. В 1744 году лондонский издатель Джон Ньюбери опубликовал сказку «Джек — убийца великанов». К 1780 году многие профессиональные авторы занялись созданием молодёжной литературы.
По мере того, как феномен детства начал приобретать чёткие очертания, начала формироваться и современная семья. Ключевой предпосылкой к возникновению современной семьи, как отмечал Арьес, было зарождение формального школьного образования. Необходимость в длительном обучении привела к изменению отношений между родителями и детьми. Ожидания и обязанности родителей расширились: они стали опекунами, защитниками, воспитателями, образцами вкуса и добродетели. Эйнштейн указывает на ещё одну причину этой перемены: «Нескончаемый поток морализаторской литературы заполонил дом. … Семья приобрела новые образовательные и религиозные функции». Другими словами, когда книги на самые разные темы стали доступны не только в школе, но и на рынке, родители вынуждены были принять на себя роль учителей и теологов. Семья как институт образования возникла вместе с книгопечатанием не только потому что она обязана была обеспечивать детям образование в школе, но и потому что она должна была предоставлять дополнительное образование дома.
Но произошло и ещё нечто, что повлияло на понятие детства. В Англии возник средний класс: категория людей, у которых были деньги и желание их тратить. По словам Фрэнсиса Робина Дю Буле, «они тратили деньги на более просторные дома с дополнительными комнатами для уединения, портреты своих семей, а также на образование и одежду для детей. Избыток денег позволил использовать детей в качестве объектов демонстративного потребления».
Вне всяких сомнений, детство возникло среди среднего класса — отчасти потому, что средний класс мог себе его позволить. Прошло ещё столетие прежде чем идея достигла низших классов.
Появился новый класс людей, которые говорили иначе, проводили время иначе, одевались иначе, учились иначе и, наконец, думали иначе, чем взрослые. Благодаря книгопечатанию и его служанке школе, взрослые получили беспрецедентный контроль над символической средой молодёжи и, следовательно, возможность определять условия превращения ребёнка во взрослого.
Эти условия в значительной степени были продиктованы структурой книг и школ. Разработав серию учебников возрастающей сложности и распределив детей по классам в соответствии с возрастом, учителя в определённом смысле изобрели стадии детства. Наши представления о том, что ребёнок может или должен изучать и в каком возрасте, во многом происходят из идеи пошагового обучения.
«Начиная с XVI века, — отмечает Элизабет Эйнштейн, — способность запомнить последовательность букв, соответствующих определённым символам и звукам, стала для каждого ребёнка на Западе первым шагом в обучении». Профессор Эйнштейн имеет в виду первый шаг к взрослости — овладение алфавитом — который, как было решено, должен иметь место между четырьмя и шестью годами. Но овладение алфавитом, а затем и последующими знаниями и навыками — это не только учебный план, но и концепция развития ребёнка.
Создав иерархию знаний и навыков, взрослые тем самым создали структуру развития ребёнка.
И поскольку школьный учебный план был разработан в соответствии с требованиями грамотности, кажется невероятным, что педагоги никогда как следует не задумывались над взаимосвязью между «природой детства» и принципами печатного текста. Например, чтобы стать взрослым, ребёнок должен приобрести умения, которые обычно ассоциируются с хорошим читателем: способность логически и последовательно мыслить, интерпретировать символы, оперировать абстрактными понятиями и откладывать вознаграждение.
А также, не в последнюю очередь, способность к самоконтролю. Часто упускается из виду, что обучение посредством книг — «неестественное» в том смысле, что оно требует от детей высокой степени концентрации и сохранения неподвижности, что противоречит их натуре. Даже до возникновения «детства» молодые люди вероятно были более энергичными и неусидчивыми, чем взрослые. Одна из причин, по которым Филипп Арьес критиковал изобретение детства — это ограничение энергии детей. В мире, лишённом книг и школ, дети могли дать волю своей энергии. Но в мире книжного обучения она стала подвергаться строгим ограничениям. Стали цениться молчание, неподвижность, внимание и контроль над функциями организма. По этой причине, начиная с XVI века, учителя и родители начали подвергать детей строгой дисциплине. Естественные наклонности детей стали восприниматься не только как препятствия обучению, но и как признак дурного нрава. «Природу» необходимо было укротить ради получения должного образования и очищения души.
Способность к самоконтролю стала одной из определяющих черт взрослого человека, а, следовательно, и одной из главных целей обучения.
Вопреки общеизвестным возражениям Жан-Жака Руссо против этого принципа, дети на протяжении веков подвергались обучению, направленному на то, чтобы подавить их естественные наклонности. Само собой, детям эта дисциплина никогда не приходилась по вкусу. В своей пьесе «Как вам это понравится» (1597) Шекспир создал запоминающийся образ ребёнка, знающего, что школа — это горнило взрослой жизни: «плаксивый школьник, с блистающим, как утро дня, лицом и с сумочкой ползущий неохотно улиткою в училище».
Утверждение самоконтроля как важного интеллектуального и теологического принципа, а также определяющей черты взрослости отразилось и на сексуальных нравах и нормах поведения. Одним из самых ранних влиятельных трудов на обе темы был трактат Эразма «О приличии детских нравов», изданный в 1516 году. Его целью было объяснить, как мальчикам следует обуздывать свои инстинкты. Думаю, что справедливо будет рассматривать этот труд как первую популярную светскую книгу, посвящённую теме стыда. Тем не менее, нам сейчас трудно это увидеть, поскольку Эразм обсуждает вопросы, которые к XVIII веку уже стали табу в книгах для детей. Например, он описывает воображаемую встречу подростка и проститутки, в ходе которой тот сопротивляется её приставаниям и показывает ей праведный путь. Другие сцены представляют, в частности, молодого человека, ухаживающего за девушкой, и женщину, жалующуюся на измены мужа. Одним словом, книга сообщает молодому поколению, как следует подходить к вопросу секса. Можно сказать, что Эразм был Джуди Блум своего времени. Только в отличие от популярного современного автора книг о подростковой сексуальности, Эразм стремился не избавить от чувства стыда, а наоборот усилить его.
Эразм осознавал, как и позже Локк с Фрейдом, что даже лишённый теологических коннотаций, стыд играет ключевую роль в цивилизационном процессе. Стыд — это цена, которую мы платим за господство над природой.
По мере развития понятия детства, общество накопило обширную коллекцию секретов от детей: о сексе, деньгах, насилии, болезнях, смерти и общественных отношениях. Появились даже языковые секреты — набор слов, которые нельзя произносить в присутствии детей.
В этом есть некая ирония, так как, с одной стороны, развивающаяся книжная культура разрушила монополию на знание. Она сделала доступными широкой публике теологические, политические и научные секреты. Но с другой стороны, ограничив детей книжным обучением и подвергнув их надзору со стороны учителей и родителей, книгопечатание закрыло для детей мир повседневной жизни, с которым они были так хорошо знакомы в Средние века. В итоге, знание этих культурных секретов стало одной из определяющих характеристик взрослости: до недавнего времени одним из главных различий между ребёнком и взрослым было то, что последний владел информацией, которая считалась неподходящей для первого. По мере взросления детей им постепенно открывались эти секреты, а финальным этапом было «сексуальное просвещение».
Вот почему уже в конце XVI века учителя стали запрещать детям читать «непристойные книги» и наказывали их за использование бранных слов. Кроме того, они отучали детей от азартных игр, которые в Средние века были любимым развлечением молодёжи. И поскольку от детей больше нельзя было ожидать посвящённости в секреты взрослых, стали множиться книги о хороших манерах. И снова, Эразм задавал тон. В трактате «О приличии детских нравов» он изложил правила поведения в общественных местах. Среди прочего, Эразм говорит, что «сморкаться в шляпу или одежду неприлично … невежливо также сморкаться в руку. … Надлежит вытереть нос платком, отвернувшись в сторону, если рядом присутствуют более уважаемые люди».
Здесь Эразм делает несколько вещей сразу. Во-первых, он прививает молодёжи чувство стыда, без которого невозможно вступить во взрослую жизнь. Во-вторых, он приписывает молодёжи статус «варваров». Как уже говорилось ранее, по мере развития детства, сформировалась идея о том, что дети — это необученные взрослые, которых необходимо цивилизовать и подготовить ко взрослой жизни. Чтобы достичь этой цели, школьные учебники раскрывали перед ними тайны знания, а книги по этикету — тайны поведения в обществе.
«Сократ низвёл философию с неба на землю, — говорил Эразм о своей книге, — я же низвёл её даже и до игры, бесед и застолий».
Но Эразм не только посвящал молодёжь в тайны взрослых; он также создавал эти тайны. Важно отметить, что в своих книгах о правилах поведения в обществе Эразм обращался ко взрослым наравне с детьми; а это значит, что он создавал представление о взрослости параллельно с представлением о детстве. Создав ребёнка, книга и школа тем самым создали и взрослого. Поэтому когда я говорю, что в наше время детство исчезает, я также подразумеваю, что определённая форма взрослости исчезает вместе с ним.
©Neil Postman
Оригинал можно почитать тут.
コメント