Учиться у выдающихся циников и мизантропов нужно также рьяно, как и у романтиков, тем более что самый романтичный сборник филантропических цитат под названием «Новый Завет» уже изучен вдоль и поперёк, а вот мудрости из земной юдоли нам пока что явно не хватает. В новом выпуске «Обовсём» — самые сочные и ёмкие мысли от Луи-Фердинанда Селина.
О себе:
«Я в высшей степени утончённый человек и даже в чём-то пуританин. Я пью воду, ем лапшу и не курю — я не знаю за собой никакого порока».
О людях:
«Большинство людей только то и делают, что едят, пьют и спят. Они ленивы и инертны. Людям недостаёт легкости, особенно в наши дни. А автомобили, алкоголь, амбиции и политика делают их ещё более тяжеловесными. Возможно, в один прекрасный день мы увидим бунт разума против этой тяжести. Но это будет нескоро. А пока что люди тяжеловесны. И немощны. А вдобавок злобны и глупы. Мне же нет необходимости учиться лёгкости и утончённости. Я — сын мастерицы по ремонту старинных кружев. Я один из немногих людей, способных отличить батистовое кружево от валансьена, валансьен от брюггского, брюггское от алансонского. Я умею ценить красоту женщин, равно как и красоту животных. Могу даже сказать, что я знаток в этой области. Но для того, чтобы стать знатоком, необходимо иметь опыт. А опыт приобретается в своей внутренней лаборатории».
О стиле:
«Стиль — это единственное, что имеет значение. Но никто не желает лишний раз себя утруждать. Ведь стиль требует кропотливого труда, а люди не любят трудиться. Они живут не для того, чтобы работать, а для того, чтобы наслаждаться жизнью, а это не оставляет много времени для работы. Суть моего стиля состоит в том, чтобы аккуратно заставить фразы сбросить своё привычное значение — так сказать, снять их с петель, — и, таким образом, побудить читателя изменить собственную точку зрения. Эта работа требует невероятной точности и чувствительности, ведь малейшая ошибка может всё испортить».
О своем ремесле:
«Я мог бы прекрасно обойтись без писательства. Оно не делает меня счастливым и не идёт мне на пользу — я знаю это как врач. Я просто-напросто убиваю себя. Это ужасно. Я бы с удовольствием ходил по музеям и любовался приятными вещами или ездил бы на природу. Я легко могу представить себе другую жизнь. Я пишу, потому что должен, и делаю это настолько хорошо, насколько только могу. Я пишу, чтобы заработать себе на жизнь, потому что для меня важно, как именно я зарабатываю на жизнь. Я не хочу быть шлюхой. Я хочу зарабатывать честно, и я это делаю. Но если бы каким-то чудесным образом я был избавлен от этой необходимости, я был бы счастлив».
О своем методе:
«Многие люди считают, что мои книги были написаны легко и быстро. Это вовсе не так. Я пишу с огромным трудом, поскольку мой стиль требует тонкости и деликатности. Мне нужно написать восемьдесят тысяч страниц, чтобы получить восемьсот страниц готового текста, в котором не будет видно следов проделанной работы. Но читатель не должен об этом знать. Он не должен видеть работу. Читатель — как пассажир корабля. Заплатив за книгу, он покупает путешествие. Ему нет дела до того, что происходит в трюме или на палубе; он не знает, как управлять кораблем. Он хочет получать удовольствие. Раз он купил книгу, то должен ею наслаждаться».
Об идеях:
«В Писании говорится: „В начале было Слово“. Это не так. В начале была эмоция. Слово пришло позже, заменив эмоцию, подобно тому, как рысь сменяет галоп. Естественный аллюр лошади — это галоп, но её заставляют скакать рысью. Так же и с человеком. Его лишают эмоциональной поэзии и навязывают ему диалектику, то есть болтовню. Или идеи. Но идеи бесполезны. Энциклопедии полны идей — сорок огромных томов, переполненных идеями, к тому же очень хорошими. Нет, идеи и послания — не моя парафия».
О языке:
«Моё главное достижение — это то, что мне удалось выразить в письменной форме эмоции устной речи. Добиться этого можно лишь ценой невероятных усилий. Лист бумаги всячески этому противится. Мне кажется, что художники и композиторы сталкиваются с той же проблемой. Им необходимо точно уловить и оформить то, что рождается в порыве энтузиазма. „Энтузиазм“ по-гречески означает „бог, который внутри“. Так вот, бог внутри нас вовсе не желает, чтобы им марали бумагу».
О роли романа:
«Когда я читаю книги, у меня то и дело возникает ощущение, что писатели занимаются бесполезным гримасничаньем вместо того, чтобы переходить непосредственно к делу, к нерву, к эмоции. Их стиль не соответствует духу времени. Необходимо учитывать, что роман сегодня утратил роль источника информации. Некогда люди узнавали о супружеской измене из „Мадам Бовари“ и о деревенской медицине из Бальзака. В наши дни мы отлично осведомлены обо всех подобных вещах из прессы и телевидения. С документальной и психологической ролью романа покончено. Что же остаётся? А остается немного: стиль и обстоятельства, в которые помещён персонаж. Нужно оставаться там, куда вас забросила жизнь; затем — собрать всё, что у вас есть, и преобразовать в стиль».
О цене писательства:
«Став писателем, я поставил на кон свою шкуру, ведь лучшие вдохновители — это смерть и её сообщники: крах, остракизм и страдание. Не рискнув своей шкурой, ничего не приобретешь. За все необходимо платить. И я всегда платил, потому что не вижу иного пути. Иначе мне пришлось бы сочинять приключенческие истории. Я хоть сейчас мог бы надиктовать роман на 300 страниц. Это очень легко. Но я лучше сдохну, чем стану заниматься подобной вульгарщиной».
О человеческой природе:
«Человек — пренеприятнейшее существо. Он жаждет кровавых зрелищ. Больше всего на свете он любит наблюдать за убийствами и пытками. Бокс и стриптиз — это лишь детские забавы. За пятьсот миллионов лет существования человечества ничего не изменилось: кругом по-прежнему садизм и насилие».
О склонности к насилию:
«Я вовсе не считаю себя склонным к насилию. Смею сказать, что я всегда проявлял заботу о всех, кто был рядом, и спас много людей и животных. Во время войны мне довелось повидать насилие, но я сам никогда к нему не стремился. И неугодные книги, которые я написал, были написаны как раз против насилия. Я чувствовал приближение войны и изобличал её мотивы. История подтвердила мою правоту, но люди не хотят этого признавать. Есть огромная разница между мнением людей и фактами. Разве видеть опасность и сказать: «Вы вот-вот провалитесь в пропасть» — это насилие? Или лучше было бы сказать: «Идите-идите, прошу вас! Вы на правильном пути. Продолжайте идти прямо вперёд, и ни о чем не беспокойтесь»?
О своем положении:
«Я приложил много усилий, чтобы не прослыть светским писателем. Было бы неправдой сказать, что я навлёк на себя гнев окружающих вопреки собственному желанию. Нет, я сделал это намеренно, чтобы не стать популярным, не выслушивать лесть и не задаваться. Все эти вещи вызывают у меня отвращение. Я сознательно стремился ко всеобщему порицанию. Если бы я хотел его избежать, это было бы очень легко сделать: следовало лишь замолчать. Но я ввязался в историю, и это мне дорого стоило».
Об отношении к писателям:
«Когда я был ребёнком, писатель казался мне бурлескным персонажем; человеком, рассказывающим истории, которые никто не хочет слушать. Полный абсурд. Но затем я узнал, что писательство может приносить хороший доход. А еще позже — осознал, что оно делает нормальную жизнь невозможной. К счастью, мой отец умер незадолго до выхода „Путешествия на край ночи“. Ему бы всё это ой как не понравилось. Он не видел во мне писателя. Впрочем, и я сам тоже. По крайней мере, в этом мы были согласны. Моя мать считала, что писательство — это опасная затея, которая приносит одни неприятности. Она говорила, что это плохо кончится. Она была очень дальновидной женщиной».
Этот текст был изначально опубликован на сайте «Батенька, да вы трансформер» — вот здесь.
Comments