В 1967 году вышел трактат Ги Дебора «Общество спектакля». В нём французский философ и революционер критиковал современное общество потребления, в котором реальная жизнь вытеснена на задний план иллюзией, поддерживаемой постоянным потоком зрелищ и товаров, а активная деятельность подменена пассивной идентификацией. Центральное место в обществе спектакля занимает изображение, а распространением изображений занимаются средства массовой информации. За почти 60 лет, которые прошли с момента публикации визионерской книги Дебора, ситуация с преобладанием изображений, товарным фетишизмом и поклонением звёздам лишь усугубилась. Джон Грэй утверждает, что в XXI веке обслуживание спектакля превратилось в главную экономическую деятельность большей части населения, а роль медиазвёзд, обитающих в вымышленном пространстве, стали исполнять даже политики. В качестве примеров он приводит Тони Бенна, харизматичного депутата парламента и члена кабинета министров, который впоследствии стал заниматься демонстрациями, митингами, написанием мемуаров и брал интервью у Саддама Хуссейна, и Джеффри Арчера, который из-за банкротства и скандалов сменил политическую карьеру на карьеру популярного писателя и позже превратил в успешный продукт даже свой тюремный опыт. Но главное отличие сегодняшнего общества спектакля от общества, о котором писал Дебор, по мнению Грэя, — это то, что благодаря реалити-шоу и соцсетям звездой сегодня может стать каждый.
Набожного парламентария Тони Бенна и скандального бывшего председателя партии консерваторов Джеффри Арчера мало что объединяет. У них очень разные биографии и совершенно разные карьерные пути. Характеры, за исключением неспособности к самоиронии, тоже. И всё же у них есть кое-что общее: они оба продают себя и свою жизнь в качестве медиапродукта.
И тот, и другой опубликовали свои дневники: Арчер — о своих первых 22 днях в тюрьме Белмарш, а Бенн — о периоде с 1991 по 2001 год. И тот, и другой сыграли самих себя: Арчер — в пьесе, поставленной незадолго до того, как он получил тюремный срок, а Бенн — в представлении, которое он давал, разъезжая по всей стране со своей коронной трубкой, кружкой чая и эксцентричными идеями.
Граница между политикой и сферой развлечений долгое время была размытой, а затем и вовсе стёрлась.
Фраза Джона Эноха Пауэлла о том, что любая политическая карьера заканчивается неудачей, больше не соответствует действительности. Теперь неудавшиеся политики становятся эстрадными артистами. В медиакультуре изобличительных дневников, откровенных мемуаров и вуайеристических телешоу, бывшие политики стремятся превратить себя в ходовой товар. Помимо Тони Бенна и Джеффри Арчера, роль знаменитостей также примерили на себя Эдвина Карри и Ульрика Йонссон. И не имеет никакого значения, что первая прежде была политиком, а последняя телеведущей; обе превратили свою жизнь в товар, который и продают аудитории, голодной до чужих откровений в СМИ.
Трудно сказать, почему развитие масс-медиа пошло по этому пути. Возможно, отчасти дело в том, что культ знаменитости стал одной из главных движущих сил в экономике. Прошли времена, когда большую часть экономики составляло производство промышленных товаров. В странах, где высокий уровень благосостояния воспринимается как данность, ядром экономики стала сфера развлечений. Машины по-прежнему покупаются как транспортные средства, а книги — потому, что содержат полезную информацию, однако продаются и те, и другие благодаря тому, что обещают новые впечатления. Главная угроза для такой экономики — это скука, которой сопровождается пресыщенность.
Новые впечатления наскучивают ещё быстрее, чем товары, особенно если — как это часто бывает — в них на самом деле мало нового.
Потребительская скука грозит снижением спроса. А как только спрос перестаёт расти, он начинает стремительно падать.
В экономике, основанной на искусственном стимулировании спроса, знаменитость помогает продавать абсолютно всё. Особенно, когда знаменитым может быть кто угодно. Что нового в экономике развлечений, так это то, что она обещает славу каждому. Прежде, чтобы продать предметы роскоши широким массам, их преподносили как часть образа жизни богатых и знаменитых. Сегодня массовое потребление подпитывает вера в то, что знаменитым может быть каждый. Слава стала чем-то вроде народной лотереи, помогающей скрасить однообразие повседневной жизни.
Масс-медиа всегда выполняли эту функцию. Как отмечал Джордж Оруэлл, эскапистское голливудское кино 30-х годов помогло существенно снизить недовольство граждан в период Великой депрессии. При помощи звёзд Голливуду удалось создать иллюзорный параллельный мир, который компенсировал безрадостность и нестабильность реальной жизни.
Однако экономика развлечений создала нечто гораздо более важное, чем Голливуд — она породила миф о том, что звездой может стать каждый.
Когда Энди Уорхол объявил, что в будущем каждый получит 15 минут славы, он не только спроецировал на всех остальных свою нарциссическую фантазию, но и предвосхитил современную версию капитализма, в которой экономический рост обеспечивается убеждением масс в том, что победителем в лотерее славы может быть каждый.
Удивительно, насколько мало людей предвидело зарождение экономики развлечений. А большинство из тех, кому это удалось, не были социологами или экономистами. Вероятно, наиболее чёткое видение будущего можно найти в произведениях Джеймса Балларда, который в опубликованном в 1967 году рассказе предсказал приход к власти Рональда Рейгана, а в экспериментальном романе «Выставка жестокости» (1969) — важную роль изображений катастроф и насилия в новой медийной экономике. Примерно в тот же период Ги Дебор, самый одарённый мыслитель из группы провокаторов и авангардных артистов, называвших себя ситуационистами, изложил свою теорию общества спектакля.
Дебор предсказал одну из самых примечательных особенностей экономики развлечений — тот факт, что стремительный поток изображений в масс-медиа заставляет людей терять связь с прошлым. Постоянная смена трендов не только подпитывает спрос, но и создаёт медийный суррогат «вечного настоящего», о котором говорили мистики.
В экономике развлечений прошлое систематически стирается, а будущее скрыто от взора.
Ги Дебор пишет:
«Фабрикация современности, в каком-то смысле, является своеобразной модой. Но что сейчас происходит с модой? Начиная от одежды и заканчивая музыкой — везде заметен сходный процесс. Мода просто забыла о прошлом и, похоже, уже перестала верить в будущее. Осталось одно вечное настоящее. Такой эффект был достигнут благодаря исчезновению любых преград на пути у информации. Мода отныне обречена вечно возвращаться к коротенькому списку тривиальных и избитых решений, страстно заявляемых как нечто абсолютно новое и доселе невиданное. Одновременно с этим в новостях почти перестали встречаться известия о том, что действительно меняется, что по-настоящему важно — их если и включают в новостные блоки, то с большим скрипом».
Будучи марксистом, Дебор объяснял общество спектакля через призму экономики, но вполне может быть, что экономика развлечений имеет корни в культуре. Данную мысль выдвигает Джордж Уолден в своём переводе эссе Жюля Амеде Барбе д’Оревильи «Дендизм и Джордж Бреммель». Уолден пишет, что аристократический культ дендизма, который французский писатель Барбе д’Оревильи анализировал на примере светского льва Джорджа Бреммеля, ныне стал массовым явлением. Как Уолден отмечает во вступлении, дендизм — это не только манера одеваться, но и мировоззрение, философия и даже религия, прославляющая непостоянство и склонность жить настоящим моментом, намеренное безразличие к этическим и политическим вопросам, а также показной индивидуализм.
Во времена Бреммеля дендизм был культом для избранных. Сегодня, пишет Уолден, он превратился в выбор миллионов. Напускная отрешённость Уорхола, деланная невозмутимость Гилберта и Джорджа и томность поп-музыкантов вроде Джарвиса Кокера — больше не аффектации медиаикон, а достояние широких масс.
Благодаря беспрецедентному росту уровня благосостояния и количества свободного времени после окончания Второй мировой войны, дендистская одержимость одеждой и деталями собственной внешности стала одной из определяющих черт нашей эпохи.
Не вдаваясь в анализ причин, Уолден отмечает, что вопреки мнению Барбе д’Оревильи, дендизм не является исключительной особенностью Англии эпохи Регентства. Это стиль жизни, свойственный многим странам и периодам. Вопрос в том, почему он настолько популярен сегодня. Уолден предполагает, что современный культ денди — это средство избавиться от скуки: «В массовом обществе от tedium vitae страдают не в меньшей степени, чем в аристократическом кругу (а, возможно, и в большей, поскольку они страдают от собственной тяжеловесности и одинаковости)». Другими словами, постоянное стремление к новизне в моде, характерное для дендизма — это реакция против стабильности, которая делает дендизм возможным. Уолден называет прототипом демократического денди Энди Уорхола. Гений Уорхола, пишет он, «состоял в прославлении обыденного, превращении обычных людей в знаменитостей, дендификации масс». Уолден заключает: «Сегодня это означает давать массовому человеку то, чего он желает больше всего: иллюзию индивидуальности». Уолден вслед за Токвилем отмечает парадокс современной демократии: становясь философией масс, индивидуализм неизбежно вырождается в новый вид конформизма.
Культ знаменитости — это результат сочетания требований экономики развлечений с ценностями демократического общества. Там, где высокий уровень благосостояния — норма для большинства людей, стабильный экономический рост зависит от искусственного стимулирования потребностей. Этот механизм стоит за бесконечным производством всё новых и новых товаров; однако в экономике развлечений он действует иначе. Товары преподносятся не только как новые продукты, но и как новые впечатления, уникальные для каждого потребителя. Массовое потребление обеспечивается разделением на множество нишевых рынков, каждый из которых обслуживает тщательно поддерживаемую иллюзию неповторимости.
Интерактивные телешоу вроде «Большого брата» внушают людям иллюзию о том, что слава — это всеобщее право, которым может воспользоваться каждый, если ему повезёт быть выбранным остальными. Всех участников «Большого брата» объединяет одно — праздность. Именно отсутствие занятия, как мне кажется, является главной причиной возникновения культа знаменитости. В большинстве развитых экономик существует тенденция к исключению людей из производственного процесса. Это вовсе не значит, что они обречены провести всю жизнь на пособии по безработице. Наоборот, в экономиках, где данная тенденция наиболее ярко выражена, занято почти всё работоспособное население.
Определяющая черта экономики развлечений — это не высокий уровень безработицы, а то, что работа всё большего количества людей состоит в развлечении других и самих себя.
Рост популярности всех видов терапии и духовных практик, распространение дизайнерских наркотиков и дизайнерских религий свидетельствуют об острой необходимости борьбы с tedium vitae, о которой говорил Уолден — и одновременном поддержании иллюзии уникальности.
Может оказаться, что культ знаменитости и экономика развлечений, частью которой он является, несостоятельны в долгосрочной перспективе. В конце концов, они возникли в период мира и процветания, когда демократия не подвергалаь опасности со стороны экстремистских движений, а постоянный рост уровня жизни воспринимался как данность. Будет неудивительно, если они сойдут на нет, когда эти аномальные с точки зрения истории условия изменятся. Борьба со скукой является насущной потребностью только в благополучные времена, которые имеют место редко. В условиях войны против терроризма, финансового кризиса и безработицы на первый план выходят более будничные нужды. Стабильность перестаёт быть скучной, стремление к индивидуализму пропадает. Главной задачей становится выживание. В этих условиях масс-медиа, скорее всего, будут снабжать аудиторию эскапистскими фантазиями, как это было в 30-е годы.
А пока экономика основана на торговле впечатлениями и фантазиями. Знаменитости на этом карнавале иллюзий — одновременно символы самореализации и взаимозаменяемые товары, производимые и потребляемые в ходе конкуренции между масс-медиа. По определению эфемерная, современная слава состоит в обмене приватности на деньги. Жизнь знаменитости — это рабство, ведь жизнь, зависящую от прихотей масс-медиа, нельзя назвать свободной. Демократический идеал 15 минут славы для каждого — это обман. Как однажды заметил Крис Эванс: забираясь на вершину, обнаруживаешь, что там ничего нет.
©John Nicholas Gray Оригинал можно почитать тут.
Comments