Знаменитый канадский журналист и подкастер, автор книг «Переломный момент: Как незначительные изменения приводят к глобальным переменам», «Гении и аутсайдеры» и «Бомбардировочная мафия», исследует волны ограблений банков в Лос-Анджелесе и самоубийств в благополучном провинциальном городке, вспышку Covid-19 в Бостоне и опиоидный кризис, бегство белых и легализацию однополых браков, чтобы показать — на радость сторонникам социальных наук, — что социальные эпидемии предсказуемы, имеют своих «нулевых пациентов» и подчиняются законам.
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
ТРИ ЗАГАДКИ
Глава 1
Каспер и Си-Дог
В первой половине дня 29 ноября 1983 года в лос-анджелесское подразделение ФБР поступил звонок с сообщением об ограблении отделения Bank of America в районе Мелроуз. Грабителем был молодой белый мужчина. Он был стройным, вежливым (говорил «пожалуйста» и «спасибо»), хорошо одетым и говорил с южным акцентом. На голове у него была бейсболка «Нью-Йорк Янкис». Агент ФБР Линда Вебстер, которая приняла звонок, повернулась к своему коллеге Уильяму Редеру, возглавлявшему отдел по борьбе с ограблениями, и сказала: «Билл, это Янки».
Грабитель по прозвищу Янки орудовал в Лос-Анджелесе с июля того года. Он грабил один банк за другим, каждый раз ускользая с кожаным чемоданом, набитым тысячами долларов. Он всегда носил ту же самую бейсболку, за что и получил своё прозвище.
Спустя полчаса поступил ещё один звонок. На этот раз из City National Bank, расположенного в 16 кварталах западнее, в районе Фейрфакс. Грабитель унёс 2.349 долларов. Вебстер повернулась к Редеру: «Билл, это снова Янки». Ещё через 45 минут Янки ограбил Security Pacific National Bank в Сенчури-Сити, после чего прошёл пешком один квартал и вынес 2.505 долларов из First Interstate Bank. «Билл, это Янки. Два банка подряд».
Прошло менее часа. Телефон зазвонил снова. Янки только что ограбил Imperial Bank на бульваре Уилшир (по пути из Сенчури-Сити к Imperial Bank он должен был миновать офис ФБР). «Он, должно быть, ещё и помахал нам», — сказал Редер.
Они выжидали. В 17:30 телефон зазвонил снова. Белый мужчина, говорящий с южным акцентом, только что ограбил First Interstate Bank в районе Энсино, взяв 2.413 долларов. «Билл, Это Янки».
Один человек. Шесть банков за четыре часа.
«Это был новый мировой рекорд, — позже написал Редер в своих мемуарах. — Он не побит по сей день».
Никакой другой преступник не имеет настолько высокого статуса в американской культуре, как грабитель банков. После Гражданской войны банда Джеймсов-Янгеров грабила банки и поезда. В годы Великой депрессии грабители были знаменитостями: Бонни и Клайд, Джон Диллинджер, Красавчик Флойд. Но после Второй мировой количество ограблений пошло на спад.
В 1965 году в США было совершено всего 847 ограблений банков. Многие считали, что ограбления банков постепенно отходят в прошлое. Показатель обвинительных приговоров был одним из самых высоких среди всех серьёзных преступлений. Да и банки стали лучше заботиться о своей безопасности.
Но затем разразилась эпидемия. Всего за один год, с 1969 по 1970, количество ограблений банков выросло почти вдвое, после чего ещё сильнее выросло в 1971 и затем снова в 1972.
В 1974 году было совершено 3.517 ограблений банков. В 1976 — 4.565. В начале 1980-х произошло в 5 раз больше ограблений, чем в конце 1960-х. И это было только начало. В 1991 году было совершено 9.388 ограблений. Центром этой новой волны ограблений банков стал Лос-Анджелес. Там произошла четверть всех ограблений, совершённых в те годы.
Грабитель, который обматывал себя бинтами, получил прозвище Мумия. Грабитель, который носил одну перчатку, — Майкл Джексон. Двое грабителей, носивших накладные усы, — Братья Маркс. Низкорослая и толстая грабительница — Мисс Пигги. Красивая — Мисс Америка. Грабитель, размахивавший ножом, — Бенихана. Были также грабители, названные в честь Джонни Кэша и Роберта Де Ниро.
Через 10 лет ситуация ещё сильнее ухудшилась. Всё началось с появления банды Уэст-Хиллз. Лос-анджелесские грабители первого поколения действовали, как Янки: они подходили к сотруднику банка, говорили, что у них есть пистолет, забирали все наличные и уходили. Но банда Уэст-Хиллз возродила методы Джесси Джеймса и Бонни и Клайда. У них были маски, парики и полуавтоматическое оружие. Они проникали за перегородку, опустошали весь банк (в том числе хранилище, если могли) и совершали тщательно спланированный побег. У них был бункер в долине Сан-Фернандо, наполненный оружием и аммуницией, чтобы быть готовыми к наступлению конца света.
В ходе своего пятого ограбления банда Уэст-Хиллз вынесла из хранилища банка Wells Fargo в районе Тарзана 437 тысяч долларов — больше миллиона по сегодняшним деньгам. Тогда банк совершил роковую ошибку, сообщив прессе, какая сумма была украдена.
Одним из первых на это обратил внимание Роберт Шелдон Браун по прозвищу Каспер. Позже он объяснял: «Ограбив банк, можно было за 2 минуты вынести столько же, сколько на улице можно было награбить только за 6 или 7 недель». Каспер понял, что самое трудное в ограблении банка — это то, что в банк нужно войти. Поэтому он вербовал для этого других людей. Он был своего рода продюсером. У Каспера был сообщник — Донзелл Томпсон по прозвищу Си-Дог. Вместе они выбирали банк для ограбления, после чего находили машину для побега (в начале 1990-х в Лос-Анджелесе резко выросло количество автомобильных краж. Каспер и Си-Дог стояли за многими из них).
Всего за 4 года Каспер «спродюсировал» 175 ограблений, побив тем самым рекорд Янки (72 ограбления за карьеру). Каспер и Си-Дог также приблизились к суточному рекорду Янки, который за один день ограбил 6 банков. В августе 1991 года Каспер и Си-Дог за день обчистили 5. После того, как Каспер показал всем, насколько легко грабить банки, подключились другие. Дуэт Нэсти Бойз за год совершил почти 30 ограблений. Нэсти Бойз любили загонять всех в хранилище и угрожать расстрелом.
На 1992 год пришлось самое большое количество ограблений банков — 2.641 (то есть по одному ограблению каждые 45 минут каждый рабочий день). А в один день было совершено целых 28 ограблений. Лос-Анджелес стал мировой столицей ограблений банков.
После того, как Каспера и Си-Дога наконец арестовали, волна ограблений банков пошла на спад. За год количество ограблений упало на 30 процентов.
Я хочу начать с трёх загадок — трёх взаимосвязанных историй, которые на первый взгляд кажутся необъяснимыми. Третья из них касается маленького городка под названием Поплар-Гроув. Вторая — человека по имени Филип Эсформес. А первая — похождений Янки и Каспера и Си-Дога.
Лос-анджелесский кризис с ограблениями банков начала 1990-х имеет все признаки эпидемии. Социальные эпидемии возникают в результате действий небольшого числа людей. Именно так было и с лос-анджелесской эпидемией. Горстка преступников грабила снова и снова. Янки ограбил 64 банка за 9 месяцев, прежде чем его поймало ФБР. Он отсидел 10 лет, а когда вышел, то ограбил ещё 8. Нэсти Бойз ограбили 27 банков. Каспер и Си-Дог — 175. На основе примеров одних только Янки, Каспера и Нэсти Бойз можно составить чёткое представление о том, что происходило в Лос-Анджелесе в 1980-х и 1990-х годах. Каспер был суперраспространителем.
Были ли в 1980-х и 1990-х благоприятные условия для всплеска ограблений банков? Да. С 1970-х по 1990-е количество банковских отделений в США выросло втрое. Поэтому эпидемия, которая разразилась в Лос-Анджелесе, была вполне закономерной. Но есть одно но.
Рано утром 9 марта 1950 года Вилли Саттон наложил себе на лицо толстый слой макияжа. Накануне он осветлил себе волосы, превратившись в блондина. Теперь он хотел добавить к этому смуглую кожу. Он накрасил брови, чтобы они выглядели более густыми, и вложил в ноздри пробки, чтобы его нос казался шире. Затем он надел серый костюм, крой которого скрывал его комплекцию. Удовлетворённый тем, что он больше не выглядел похожим на самого себя, Вилли Саттон вышел из дому и направился в отделение Manufacturers Trust Company на углу 44-й улицы и бульвара Квинз в Нью-Йорке.
На протяжении предыдущих 3 недель Саттон каждое утро стоял на противоположной стороне улицы, изучая распорядок банковских служащих. На улице были станция метро, автобусная остановка и стоянка такси. Место было очень оживлённое. Охранник банка, медлительный мужчина по имени Уэстон, приходил на работу в 8:30, погружённый в чтение газеты. С 8:30 до 9:00 он впускал остальных сотрудников. Последним, всегда ровно в 9:01, приходил управляющий, мистер Хоффман. Банк открывался в 10:00 — позже большинства банков. Саттона это обрадовало. Он считал время от прибытия первого сотрудника до появления первого клиента «своим». В этом случае «его» время составляло полтора часа.
В 8:20 Саттон слился с толпой на автобусной остановке. Через несколько минут из-за угла вышел охранник Уэстон, погружённый в свою газету. Когда Уэстон открыл дверь, Саттон проскользнул вслед за ним. Уэстон в удивлении обернулся. Саттон посмотрел ему в глаза и тихо сказал: «Внутрь. Есть разговор».
Саттон не любил оружие. Его оружием был спокойный авторитет. Он объяснил охраннику свой план. Первым делом они впустят одного из его сообщников. Затем — всех сотрудников, как обычно. Каждый раз, когда появлялся следующий сотрудник, сообщник Саттона брал его под руку и отводил к заранее подготовленному ряду стульев. Саттон был пугающе обаятельным. Понимали ли сотрудники Manufacturers Trust Company, что их грабит знаменитый Вилли Саттон? Несомненно. «Не волнуйтесь, друзья, — сказал он им. — Это всего лишь деньги. И, к тому же, не ваши». В 9:05, на 4 минуты позже обычного, пришёл мистер Хоффман. Саттон усадил его на стул.
«Если ты будешь создавать мне проблемы, кто-то из твоих подчинённых получит пулю. Возможно, твоя собственная безопасность тебя не волнует, однако ты в ответе за жизнь своих сотрудников. Если с ними что-то произойдёт, это будет на твоей совести».
Саттон блефовал, но это всегда работало. Он обчистил хранилище, запрыгнул в ожидавшую его машину и скрылся.
Вилли Саттон был нью-йоркской версией Каспера. Хотя говорить так — значит сильно недооценивать Саттона. Когда он грабил банки, о Каспере ещё никто не слышал. Даже суд над Каспером не удостоился особого внимания в СМИ. Саттон же был знаменитым. Он ходил на свидания со звёздами, был мастером маскировки и дважды бежал из тюрьмы.
Однажды Саттона спросили: «Почему вы грабите банки?». «Потому что там хранятся деньги», — ответил он.
В его честь был назван закон Саттона, согласно которому врач должен первым делом рассматривать наиболее вероятный диагноз. В Голливуде о его жизни сняли фильм. За свою карьеру он украл больше 20 миллионов долларов. Они с Каспером были в разных весовых категориях.
Вилли Саттон кажется самым подходящим кандидатом на роль катализатора эпидемии ограблений банков. В эпидемиологии есть термин «нулевой пациент», означающий человека, с которого начинается эпидемия. Так вот Вилли Саттон должен был быть нулевым пациентом. Он превратил ограбление банков в искусство.
Однако Вилли Саттон не положил начало эпидемии ограблений в Нью-Йорке — ни в 1940-х, ни в 1950-х (его самом успешном периоде), ни в последующие годы, когда он опубликовал свои мемуары. Выйдя из тюрьмы в 1969 году по состоянию здоровья (он прожил ещё 11 лет), он стал разъезжать по стране с лекциями и консультировать банки, чтобы помочь им избежать ограблений. Он даже снялся в рекламе кредитных карт. Захотели ли многие другие от этого стать, как Вилли Саттон? Нет. В Нью-Йорке количество ограблений банков было существенно ниже, чем в Лос-Анджелесе.
Эпидемия распространяется посредством заражения; ей безразличны границы. Когда в 2019 году в Китае возник COVID, эпидемиологи сразу забеспокоились, что вирус может распространиться по всему миру. И оказались совершенно правы. Однако в случае с ограблениями банков эпидемия охватила только Лос-Анджелес, не затронув другие города. Почему?
Это первая из трёх загадок. Ответ кроется в знаменитом наблюдении, которое сделал врач по имени Джон Веннберг.
В 1967 году Веннберг получил работу в Вермонте в рамках Региональной медицинской программы (РМП). Это были годы «Великого общества», когда американское правительство стремилось расширить систему социального обеспечения. РМП была федеральной программой по повышению качества медицинских услуг.
Веннберг разделил 251 город Вермонта в соответствии с тем, где местные жители получали медицинские услуги. Так он получил 13 «больничных округов» штата. Затем он подсчитал, сколько денег тратилось на медицинские услуги в каждом из этих округов. Веннберг ожидал, что в отдалённых частях штата, где у людей было меньше денег, расходы будут ниже, а в более обеспеченных районах и крупных городах — выше.
Он ошибался. Различия между больничными округами действительно были, но они оказались огромными и не подчинялись никакой логике. Например, хирургическое удаление геморроидальных узлов в одних округах выполнялось в 5 раз чаще, чем в других, а удаление увеличенной простаты и аппендикса — в 3 раза.
«Мы жили между городами Стоу и Уотербери, — рассказывал Веннберг. — Мои дети ходили в школу Уотербери в 10 милях от дома. Но если бы мы жили примерно 100 ярдами севернее, они бы ходили в школу Стоу. В Стоу 70 процентам детей к 15 годам удаляли миндалины, а в Уотербери — всего 20 процентам».
Стоу и Уотербери были почти одинаковыми городами и жили там, по большому счёту, одинаковые люди. Веннберг был в недоумении. Быть может, он обнаружил какую-то странную особенность маленьких городков в Вермонте? Тогда он решил проанализировать другие части Новой Англии. Он сравнил Миддлбери, штат Вермонт, с Рэндольфом, штат Нью-Гемпшир. Это города-близнецы практически во всём, кроме поведения врачей: в Рэндольфе госпитализируют и оперируют всех подряд.
Веннберг назвал обнаруженный им феномен «малотерриториальной изменчивостью». Его наблюдение об особенностях городков в Вермонте легло в основу закона о том, что действия врача в меньшей степени обусловлены его подготовкой или характером и в большей — тем, где он живёт.
Почему место жительства имеет настолько важное значение? Первое объяснение, которое приходит в голову, — потому что врачи делают то, чего от них требуют пациенты. Возьмём простой пример: как часто врач посещает пациента на протяжении 2 последних лет жизни. В 2019 году средним показателем по стране было 44 визита. В Миннеаполисе цифра была немного ниже — 36, а в Лос-Анджелесе намного выше — 105 (в целых 3 раза больше).
Это огромная разница. В том ли дело, что умирающие миннеаполисцы ведут себя более стоически, чем лос-анджелесцы? Нет. Веннберг и другие исследователи установили, что малотерриториальная изменчивость обусловлена не тем, чего требуют пациенты, а тем, чего хотят врачи. Но почему врачи ведут себя совершенно по-разному в разных местах? Может, дело в деньгах или страховке? Опять нет. А, возможно, всё это случайно? Быть может, в Лос-Анджелесе практикует много заботливых врачей, а в Миннеаполисе — мало? И снова нет. Если бы распределение было случайным, то заботливые врачи были бы равномерно разбросаны по всей стране, а в каждой больнице были бы разные типы врачей. Веннберг же обнаружил медицинские кластеры, в пределах которых все врачи вели себя одинаково, как если бы все они были носителями одного и того же идеологического вируса.
Малотерриториальная изменчивость стала излюбленной темой медицинских исследователей. Однако изменчивость того же рода наблюдается и вне мира медицины. Рассмотрим пример.
В штате Калифорния есть открытая база данных о том, какой процент семиклассников во всех средних школах получают все необходимые прививки: от ветрянки, кори, свинки, краснухи, полиомиелита и так далее. И значительное большинство школьников в калифорнийских государственных школах получают все прививки. В большинстве частных школ также вакцинируется 100 процентов учеников. Но есть одна школа, где показатели сильно отличаются: вальдорфская школа — 42 процента.
Вальдорфская педагогика была создана австрийским философом Рудольфом Штайнером в начале ХХ века. Вальдорфские школы маленькие и дорогие. Акцент в них делается на «холистическом» образовании, то есть развитии воображения и творческого мышления. В мире есть несколько тысяч вальдорфских школ; в Калифорнии их около двух десятков.
В любом городе Калифорнии, где есть вальдорфская школа, самый низкий показатель вакцинации имеет именно вальдорфская школа.
В середине 2010-х годов в Калифорнии было две вспышки кори (одна из них началась в Диснейленде). Из-за этого многие стали утверждать, что жители Калифорнии скептически относятся к вакцинации. Но это не так. На самом деле лишь незначительное меньшинство — вроде родителей, которые отправляют детей в вальдорфские школы — скептически относятся к вакцинации.
Это первый урок о социальных эпидемиях. На первый взгляд они кажутся случайными и непредсказуемыми. Но нет ничего случайного в эпидемии ограблений банков в Лос-Анджелесе или взглядах родителей, отправляющих своих детей в вальдорфские школы. Все подобные заразные идеи существуют в пределах строго заданных границ. Здесь должна скрываться какая-то закономерность.
Глава 2
Проблемы в Майами
Двенадцатого сентября 2019 года жюри присяжных признало Филипа Эсформеса виновным в одном из крупнейших случаев мошенничества с программой Medicare в истории. Расследование деятельности созданной Эсформесом сети домов для престарелых длилось несколько лет, а судебный процесс — 2 месяца. На суде были представлены доказательства взяточничества, подделки квитанций, откатов и отмывания денег.
Однажды кто-то снимет увлекательный фильм о деле Эсформеса. В нём есть всё, что нужно Голливуду. Во-первых, сам Эсформес: загорелый и красивый как кинозвезда. Он ездил на Ferrari Aperta стоимостью 1,6 миллиона долларов, носил швейцарские часы стоимостью 360 тысяч и летал на частном самолёте. Эсформес соблюдал шабат, а после полуночи, когда запрет на выполнение работы истекал, посещал свои дома для престарелых, чтобы проверить, всё ли идёт как нужно. У него было два сына. Из старшего, несмотря на полное отсутствие у того задатков, Эсформес решил сделать баскетболиста.
В зале суда присутствовал отец Филипа, легендарный Моррис Эсформес. Моррис был раввином, который создал империю домов для престарелых в Чикаго и пожертвовал более 100 миллионов долларов на благотворительность.
«Думаю, Филип хотел доказать своему отцу, в тени которого он жил, что тоже может быть успешным», — сказал один из адвокатов Эсформеса.
На суде было рассказано много интересных историй. Об оргиях и поездках в Лас-Вегас. О девушке, которая мечтала стать моделью Victoria’s Secret. О том, как Филип подкупил тренера университетской баскетбольной команды, чтобы в неё взяли его сына.
Но самые запоминающиеся показания дал раввин Шолом Липскар, давний друг семьи. За годы пребывания Эсформеса в тюрьме Липскар навещал его 50 раз.
«Его душа была разъедена. Его сердце было разбито. Его характер изменился, — сказал судье Липскар. — Есть плохие люди, которые делают плохие вещи, а есть хорошие люди, которые совершают ошибки. Филип — один из таких людей. Он родом из прекрасной семьи. Я знал родителей его родителей. Они молились в нашей синагоге. Он стал успешным человеком, Филипом Чикагским. Затем он переехал в Майами и стал Филипом Майамским, испорченным человеком».
Другими словами, по мнению Липскара, проблемы Эсформеса начались, когда он переехал из родного города на юг Флориды. Аргумент Липскара звучит очень знакомо. Примеры ограблений банков и вальдорфских школ показали, что закономерности поведения порой удивительным образом связаны с конкретными местами.
Вернёмся ненадолго к вальдорфским школам. Наиболее очевидное объяснение особенности этих школ состоит в том, что они привлекают родителей, которые придерживаются антивакцинаторских взглядов. Однако когда антрополог Элиза Собо изучила культуру вальдорфских школ, то обнаружила, что это не так. Оказалось, что антивакцинаторство — это убеждение, которое люди приобретали в самой школе. Причём, если в семье было несколько детей, то каждый следующий ребёнок получал всё меньше прививок. Почему?
Вот что говорят выпускники вальдорфских школ в рекламном ролике:
«Вальдорфская школа прививает вам любознательность, желание узнавать больше обо всём». (Сара)
«В вальдорфской школе вас учат тому, как учиться. Более того, вас учат тому, как хотеть учиться. В вас пробуждают желание и умение находить нужную информацию и ответы на нужные вопросы». (Аврора)
Любознательность — это прекрасно. Однако любознательность также может поощрять эксцентричные взгляды.
Родители, которые соглашаются вакцинировать своих детей, — это люди, которые доверяют медицинскому сообществу. А вот принадлежность к вальдорфским школам, наоборот, поощряет людей не доверять специалистам и вселяет в них уверенность, что они способны принимать решения относительно этих сложных вопросов самостоятельно.
Не забывайте, что родители, отправляющие детей в вальдорфские школы, общаются не только с другими такими же родителями, но и с друзьями, родственниками, коллегами и соседями, которые твёрдо верят, что вакцинировать детей необходимо. Каждый раз, когда они отводят ребёнка к педиатру, тот наверняка смотрит на них как на сумасшедших. Но они не обращают на всё это никакого внимания. Вот насколько сильно влияние вальдорфской педагогики.
Возьмём ещё один пример. Если у вас проблемы с сердцем, один из методов лечения — это установка сердечного катетера (пластиковой трубки диаметром примерно 2 миллиметра). Как и в случае с другими медицинскими процедурами, в разных городах врачи прибегают к катетеризации с разной частотой. В США с 1998 по 2012 год лидером по катетеризации сердца был Боулдер, штат Колорадо. При сердечном приступе боулдерские врачи устанавливали сердечный катетер в 75,3 процента случаев. На последнем месте был Буффало, штат Нью-Йорк, где врачи устанавливали катетер в 23,6 процента случаев. Разница огромна. Лечение от сердечного приступа в Боулдере очень сильно отличалось от лечения от сердечного приступа в Буффало.
Этому есть объяснение. Виджай Айер, возглавляющий кафедру кардиологии в Университете Буффало, утверждает, что в Буффало сильно влияние со стороны Канады. В те годы по количеству установленных катетеров Буффало был намного ближе к Торонто, чем к Нью-Йорку. На протяжении долгого времени кардиологи выбирали для установки катетера бедренную артерию. Однако в конце 1980-х годов канадский кардиолог по имени Люсьен Кампо начал использовать для этого лучевую артерию. Данный метод труднее, но он имеет меньше побочных эффектов, снижает смертность и позволяет выписывать пациентов раньше. В Буффало новый метод приняли на вооружение раньше, чем в других американских городах.
Канадская медицина очень отличается от американской. В Канаде есть государственное медицинское страхование, тогда как в США — множество частных компаний. В 2022 году в США было потрачено 17,3 процента ВВП на медицинские услуги, тогда как в Канаде — 12,2 процента, то есть на треть меньше. В Канаде уделяют намного больше внимания стоимости процедур (отчасти именно поэтому они стали использовать новый метод катетеризации — он дешевле). Другими словами, в том, что касается медицины, Буффало — это 11-ая провинция Канады. Боулдер же находится в сотнях миль от границы с Канадой.
Но здесь начинается самое интересное. Несколько лет назад экономист Дэвид Молитор задался вопросом: что происходит, когда кардиолог перебирается из Боулдера в Буффало? Ответ: боулдерский кардиолог превращается в буффаловского кардиолога и перенимает примерно две трети методов, характерных для его нового дома. Причём перемена происходит очень быстро, примерно за год. Другими словами, имеет место не постепенный процесс обучения, а влияние среды. Когда раввин Липскар сказал, что Филип Эсформес изменился после переезда в Майами, он имел в виду именно это.
Места имеют собственные истории, и эти истории заразительны. Слово «история» не совсем правильное. Правильнее было бы сказать «сверхистория», так как речь идёт о чём-то неочевидном и неосознанном.
Итак, загадка номер два: как возникла майамская сверхистория, влияние которой испытал Филип Эсформес?
Medicare — американская государственная система медицинского страхования для пожилых людей — охватывает 67 миллионов человек и обходится в 900 миллиардов долларов в год. Она была создана в 1965 году, и нечистые на руку люди очень скоро увидели в ней возможность заработать много денег.
Стать поставщиком медицинских услуг Medicare не так уж сложно. Нужно получить национальный идентификационный номер провайдера (НИНП) — 10-значный номер, который используется для регистрации и выставления счетов государству за предоставленные услуги. Новое предприятие должно иметь «номинального владельца». Но при огромных масштабах программы трудно проверить каждого. Предприятие также должно иметь физический адрес, чтобы его деятельность можно было проверить. Но проверки не всегда помогают. «Если вы заранее знаете, что в определённый день приедут проверяющие, — говорит прокурор Аллан Медина, — то можете подготовиться и создать видимость работы».
«Чтобы провернуть мошенническую схему с медицинской страховкой, необходимы три вещи, — продолжает Медина. — Во-первых, пациенты. Во-вторых, врачи и медсёстры, которые бы ставили свою подпись на документах. В-третьих, поддельная документация». Все мошеннические схемы с программой Medicare подразумевают разные комбинации фальшивых пациентов, врачей и документов. Иногда врачи участвуют в схеме, а иногда мошенники просто крадут их НИНП. Иногда мошенники предоставляют реальные услуги, а счёт выставляют на более дорогие. А иногда они даже не пытаются создавать видимость; они открывают, к примеру, центр физической реабилитации, вербуют пациентов, готовых заявить, что у них травма, хотя это не так, и отправляют их к врачу, который за откат соглашается подписать документ о том, что пациент прошёл курс физиотерапии, хотя этого не было.
Если у кого-то в штаб-квартире Medicare возникнут подозрения, всегда можно указать в заявлении на получение НИНП имя другого человека, который находится за границей. Тогда Medicare платит вам, вы сразу же снимаете деньги со счёта и отмываете их. Идеальный партнёр для отмывания денег — это наркоторговец. У него всегда есть много наличных, а вам нужны наличные для откатов.
Есть ещё телемедицина, согласно правилам которой, врачу необязательно встречаться с пациентом лицом к лицу, чтобы получать оплату за оказанные медицинские услуги. Во время пандемии коронавируса масштабы мошенничества с Medicare резко выросли. Ежегодно мошенники зарабатывают около 100 миллиардов долларов. Эпицентр этой эпидемии — Майами.
Если вы хотите заниматься мошенничество с Medicare, жить в Майами — это всё равно, что жить в Альпах, если вы хотите стать лыжником.
Взять, к примеру, среднюю сумму, на которую Medicare выставляют счёт за инвалидные коляски и ходунки. В большинстве городов штата Флорида сумма составляет около 200 долларов. В Майями же — 1.234 доллара.
Как возникла сверхистория Майами? Ответ предоставляет так называемая «теория 1980 года», изложенная в книге Николаса Гриффина «Год опасных дней». Гриффин утверждает, что вплоть до 1970-х годов Майами был маленьким, спокойным, неблагополучным южным городом. Поначалу это был город, где американцы проводили зимний отпуск, однако из-за роста популярности авиаперелётов город потерял много туристов. Самым привлекательным городом штата стал Орландо. В Майами же было опасно. Майами-Бич превратился в сборище заброшенных отелей. Богатые бизнесмены из Майами хотели возродить город, сделав из него нечто среднее между Атлантой, Шарлоттом и Джексонвиллем.
Однако в 1980 году произошли три события, которые превратили Майами в нечто совсем другое. Первым из них были наркоденьги. Изначально мелкие игроки переправляли марихуану на лодках с Карибов во Флорида-Кис. Но затем рынок заполонил кокаин из Латинской Америки. К концу 1970-х годов теневая экономика округа Майами-Дейд оценивалась в 11 миллиардов долларов. Из-за торговли кокаином банковская система города превратилась в соучастника иностранных наркокартелей. Затем коррупция начала просачиваться в систему правосудия, а количество убийств подскочило на 300 процентов. Ситуация в городе вышла из-под контроля. Зимой 1979 года после погони полицейские избили чернокожего мужчину, и тот скончался в больнице несколько дней спустя. Когда суд их оправдал, вспыхнули массовые беспорядки. Белые жители Майами стали покидать город.
Весной того же года Фидель Кастро решил открыть границы. Население Майами на тот момент составляло около 300 тысяч человек; с Кубы прибыло ещё 125 тысяч. После Мариэльского исхода демография города кардинально изменилась.
Так что же происходит с человеком, который переезжает в Майами? До 1980 года для него не менялось почти ничего. Но после 1980 Майами превратился в город, где государственные институты подорваны.
Год 1980 был самым удачным для знаменитого колумбийского отмывателя денег по имени Исаак Каттан Кассин. Он каждый день подъезжал к банку на бульваре Бискейн в центре Майами, подзывал охранника, и тот вносил для него два увесистых чемодана с сотнями тысяч долларов, чтобы Кассин мог отмыть их с помощью банка. Его рекордом было 328 миллионов за год, всё наличными.
Рик Скотт был исполнительным директором крупной сети платных больниц Columbia/HCA. В 1997 году в компании прошли обыски. После первого этапа расследования пятеро её представителей предстали перед судом. В каком отделении компании они работали? Угадали — во флоридском. Против самого Скотта не было выдвинуто обвинений, однако он вынужден был подать в отставку. Несколько лет спустя руководство Columbia/HCA признало вину в 14 преступлениях — в том числе, откатах и подделке документов. Компания выплатила компенсации на сумму 1,7 миллиарда долларов.
Куда переехал Скотт после того, как покинул компанию? Снова угадали — во Флориду. Через несколько лет после этого он стал губернатором Флориды, а затем и сенатором от Флориды. Когда Филип Эсформес занимался мошенничеством с Medicare, губернатором штата был человек, прежде занимавшийся тем же самым.
В декабре 2020 года Дональд Трамп помиловал Филипа Эсформеса. Куда перебрался Трамп, когда закончился его президентский срок? Правильно — на юг Флориды.
Глава 3
Поплар-Гроув
Поплар-Гроув — не то место, которое фигурирует в заголовках. Если бы вы проезжали мимо, то даже не остановились бы — именно этого и хотят местные жители. Однако вы наверняка знаете другие городки, похожие на Поплар-Гроув. Это один из примеров сугубо американской сплочённой и зажиточной общины, где все друг друга знают. Если ваши дети росли в Поплар-Гроув, то вряд ли свернули бы с пути, которого хочет для своих детей каждый родитель, принадлежащий к высшему среднему классу: вести активный образ жизни, быть популярным, прилежно учиться и принимать взвешенные решения.
Если социальные эпидемии продиктованы сверхисториями, которые создаются жителями, то в какой степени люди ответственны за эти эпидемии?
Это загадка номер три.
За поколение до кризиса в Поплар-Гроув случился ещё один, очень похожий кризис, который затронул зоопарки. В 1970-х годах владельцы зоопарков начали вкладывать больше средств в разведение животных в неволе. Логика была понятной: зачем отлавливать животных в дикой природе? Новая стратегия оказалась очень успешной. Исключением было только одно животное: гепард.
«Детёныши гепардов редко выживали, а многие особи вовсе не могли размножаться», — вспоминает генетик Стивен О’Брайен, который на тот момент работал в Национальном институте онкологии. Это стало неожиданностью. Гепард — животное с мощным сердцем, длинными лапами и черепом в форме аэродинамического велосипедного шлема. «Это самое быстрое животное на планете, — добавляет О’Брайен. — Второе самое быстрое животное — это американский вилорог, который вынужден убегать от гепардов».
Двоё учёных отправились в Южную Африку, в крупный заповедник недалеко от Претории. Они взяли образцы крови и спермы у десятков гепардов. То, что они обнаружили, поразило их. Количество сперматозоидов у гепардов было очень низким. Но почему? Лаборатория, где работал О’Брайен, начала анализировать образцы. Тогда как у птиц, лошадей и кошек изменчивость генов составляла примерно 30 процентов, у всех гепардов ДНК была одинаковой.
Коллеги О’Брайена отреагировали на его открытие скептически. Чтобы подтвердить полученные результаты, О’Брайен решил пересадить кусочки кожи гепардам в Южной Африке и в Уинстоне, штат Орегон, где находится сафари-парк с крупнейшей популяцией гепардов в США. Если пересадить кусочек кожи от одного животного другому, организм реципиента отторгнет её. Но если пересадить кусочек кожи от одного близнеца другому, то это сработает, так как иммунная система воспримет кожу как родную. Так вот, когда О’Брайен пересадил кусочки кожи от одних гепардов другим, ничего не произошло. «Как будто они были идентичными близнецами, — рассказывает О’Брайен. — Подобное наблюдается только среди инбредных мышей».
О’Брайен понял, что в определённый момент популяция гепардов должна была сократиться до критического уровня. Вероятно, это произошло во время массового вымирания млекопитающих 12 тысяч лет назад — именно тогда вымерли саблезубые тигры, мамонты, мегатерии и более 30 других видов. Гепарды едва выжили. «Осталось менее 100, а может и менее 50 особей, — считает О’Брайен. — Возможно даже, что осталась всего одна беременная самка, детёныши которой вынуждены были спариваться между собой».
Биологи называют среду, в которой индивидуальные различия отсутствуют, и каждый организм следует по одному и тому же пути развития, монокультурой. Монокультуры встречаются редко; большинству природных систем свойственно разнообразие.
Монокультура обычно возникает, когда происходит событие, нарушающее естественный порядок — например, когда горстка зажиточных семей создаёт сообщество, идеально отражающее их ценности.
Эпидемии любят монокультуры.
Социологов Сета Абрутина и Энн Мюллер поразило, что все школьники в Поплар-Гроув говорили об одном и том же — оценках, соревнованиях и достижениях. Такова типичная культура высшего среднего класса. Однако в большинстве случаев есть несоответствие между тем, чего родители хотят для своих детей, и тем, чего хотят сами дети. В Поплар-Гроув никакого несоответствия не было.
Абрутин говорит: «Был только один тип идеального ребёнка. Давление исходило со всех сторон: от школы, от родителей и от самих детей». Тот факт, что дети не имели возможности быть разными, настораживает, ведь школа всегда была местом, где молодёжь стремилась отличаться всеми возможными способами. Отсутствие разнообразия обеспечивало Поплар-Гроув высокие места в рейтинге успеваемости и радовало родителей. Однако при единообразии теряется устойчивость перед кризисными событиями. В монокультуре отсутствует внутренняя защита от внешних угроз. Как только эпидемия проникает за стены, её становится невозможно остановить.
В 1982 году, незадолго до того, как О’Брайен начал проводить свой эксперимент с пересадкой кожи в сафари-парке Орегона, этот парк решил пополнить свою популяцию гепардов. Ветеринар Мэлоди Рульке-Паркер выбрала пару гепардов из зоопарка Сакраменто, штат Калифорния, и привезла их в Уинстон. Они выглядели совершенно здоровыми. Два месяца спустя один из них упал без сознания. У него отказали почки. Гепард умер. Вскоре после этого Рульке-Паркер заметила, что остальные гепарды также заболели. Они стали апатичными и начали терять вес, у них кровоточили дёсна. Один из гепардов заболел настолько, что его пришлось усыпить. Когда Рульке-Паркер провела вскрытие, то обнаружила следы инфекционного перитонита (ФИП), который часто встречается у домашних кошек, но не был прежде задокументирован среди гепардов.
ФИП — это коронавирус, родственник вируса COVID. Он редко вызывает смерть у кошек. Однако для гепардов он оказался смертельным. До прибытия двух новых особей ни у одного из гепардов Рульке-Паркер не наблюдалось симптомов ФИП. Но после их прибытия заболели почти все. Двое гепардов из Калифорнии положили начало мини-эпидемии.
По воле случая, та последняя беременная самка эпохи плейстоцена оказалась подвержена ФИП. И поскольку все остальные гепарды произошли от неё, они все оказались подвержены тому же вирусу. Пока гепарды жили на воле, это не имело особого значения. Они вели одиночный образ жизни и держались подальше от других гепардов. Эпидемия не может уничтожить целую популяцию гепардов в дикой природе, потому что гепарды соблюдают нечто вроде мер социального дистанцирования. Люди же поместили большое количество гепардов в ограниченное пространство. Эпидемия случилась по вине смотрителей зоопарка.
В Поплар-Гроув эпидемия началась, когда девушка по имени Элис прыгнула с моста. Это произошло днём, и рядом были люди, поэтому Элис выжила. Её доставили в больницу.
«Во всех отношениях Элис была идеальным подростком из Поплар-Гроув: она была умной, общительной, амбициозной и симпатичной», — пишут Мюллер и Абрутин. Эта попытка самоубийства шокировала городок и была у всех на устах. Почему девушка, у которой было всё, решила покончить с собой?
Полгода спустя Зои, одноклассница Элис, выступавшая с ней в одной команде, прыгнула с того же моста. Она не выжила. Ещё 4 месяца спустя одноклассник Элис и Зои по имени Стивен застрелился. Прошло 7 лет. Казалось, что эти смерти были лишь случайностью. Но затем с перерывом в 3 недели случилось ещё два самоубийства. После этого Кейт, дружившая с двумя покончившими с собой парнями, прыгнула с моста. Мюллер и Абрутин пишут:
«Менее чем через год после смерти Кейт произошёл ещё один кластер самоубийств: Шарлотта и двое её друзей покончили с собой. С тех пор в Поплар-Гроув ежегодно как минимум один молодой человек совершал самоубийство. В некоторые годы было по несколько самоубийств. С 2005 по 2016 год в школе Поплар-Гроув, насчитывающей всего 2 тысячи учеников, покончило с собой четыре старшеклассницы, двое учеников средней школы и по меньшей мере 12 выпускников».
Статистически «нормальным» количеством самоубийств для школы с 2 тысячами учеников было бы 1 — 2 самоубийства каждые 10 лет.
Люди переезжали в Поплар-Гроув так как думали, что там безопасно и нет насилия, характерного для многих других американских городов. Именно поэтому эпидемия самоубийств стала такой неожиданностью. Однако здесь нет никакой неожиданности: Поплар-Гроув был монокультурой — длинной прямой автострадой без съезда.
Эпидемии любят монокультуры. Но любим их и мы. Более того, иногда мы намеренно создаём их — и тем самым подвергаем наших детей опасности.
В медицине есть термин «ятрогения», обозначающий ухудшение состояние человека, вызванное вмешательством врача. Иногда врач прописывает лекарство, и его побочные эффекты оказываются хуже, чем сама болезнь. А иногда делает простую операцию, и пациент умирает от осложнений. Никто не имеет намерения причинять вред пациенту. Но врач не имеет права использовать пассивный залог. У ятрогенных заболеваний есть причина и виновник.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
СОЦИАЛЬНАЯ ИНЖЕНЕРИЯ
Глава 4
Волшебная треть
В 1950-х годах многие крупные американские города столкнулись с проблемой. Афроамериканцы приезжали с Юга во всё больших количествах, спасаясь от экономических проблем и законов Джима Кроу. Однако в предположительно свободных городах, в которые они перебирались, белое население не хотело иметь с ними ничего общего. В одних случаях новоприбывшие сталкивались с угрозами и насилием. В других — как только чёрные семьи переезжали в определённый район, белые уезжали. Данное явление окрестили «бегством белых».
В Детройте первая чёрная семья переехала в белый район Рассел-Вудс в 1955 году. Через 3 года район уже на 60 процентов состоял из чернокожих. Ещё через 10 — на 90 процентов. Эшбертон в Балтиморе был благополучным белым районом; затем он на короткое время стал смешанным районом; а потом вдруг стал чёрным районом. В 1960-х годах 60 тысяч белых уехали из Атланты, население которой на тот момент составляло 300 тысяч. Затем в 1970-х уехали ещё 100 тысяч белых.
То же самое произошло в некоторых районах Сент-Луиса, Нью-Йорка, Кливленда, Денвера, Канзас-Сити, Чикаго и почти каждого другого города с большой долей чернокожего населения. Никогда прежде в американской истории не было подобного внезапного переворота. Чиновники были обеспокоены. Учёные начали изучать данное явление и обнаружили, что в каждом крупном городе имел место один и тот же процесс: «по мере увеличения чернокожего населения, чёрный пояс начинает расширяться от центра квартал за кварталом и район за районом», — написал в 1957 году политолог Мортон Гродзинс. «Когда белые жители района начинают замещаться чёрными, процесс редко останавливается или обращается вспять».
По словам Гродзинса, замещение населения поначалу происходило медленно, затем набирало обороты и — когда достигалась критическая точка — становилось стремительным: «Конкретный переломный момент разный в каждом городе и в каждом районе. Однако для большинства белых американцев этот переломный момент существует. Когда он наступает, они больше не хотят жить в окружении чернокожих соседей».
Переломный момент был порогом — моментом, когда нечто, что было неизменным на протяжении многих поколений, во мгновение ока менялось. Переломные моменты возникают сами собой. Однако они также могут быть срежиссированы намеренно.
Люди ведут себя по-разному в группе, где критическая масса превышена, и в группе, где она не достигнута. Что если бы можно было знать, где именно находится эта волшебная точка? Или, ещё лучше, если бы можно было управлять пропорциями? В Майами и Поплар-Гроув ненамеренно были спровоцированы эпидемии. Я же говорю о том, чтобы намеренно срежиссировать подобную ситуацию. Подобным социальным инжинирингом занимаются самые разные люди — хоть зачастую это скрывают.
Родоначальницей в области исследований переломных моментов была социолог Розабет Мосс Кантер. В 1970-х годах Кантер начала консультировать крупную промышленную фирму со штаб-квартирой в Нью-Йорке. В фирме работало 300 продажников, все мужчины. Но затем руководство наняло нескольких женщин и, к своему удивлению, обнаружило, что дела у женщин шли скверно.
Кантер начала беседовать с женщинами и постепенно осознала, что проблема была не в недостатке навыков или организационной культуре, а в процентном соотношении мужчин и женщин. В типичном отделе было 10 мужчин и 1 женщина. Женщины чувствовали, что к ним придираются, насмехаются над ними и проецируют на них все возможные стереотипы.
«Вместо того, чтобы быть самими собой, они вынуждены были представлять всех женщин как категорию», — говорит Кантер. Когда вы принадлежите к незначительному меньшинству, то превращаетесь в символ. Если бы отдел продаж состоял полностью из женщин, никто бы не ставил под сомнение способности женщин в целом. Не было бы проблемы и если бы отделы состояли наполовину из мужчин, наполовину из женщин. А вот группы с очень неравными пропорциями, обнаружила Кантер, очень токсичны.
Кантер была поражена тем, насколько часто мужчины делали выводы о женщинах, не принимая в расчёт неравное соотношение полов. Она приводила в пример известное исследование, посвящённое жюри присяжных, которое показало, что мужчины склонны брать на себя инициативу и фокусироваться на задании, тогда как женщины склонны вести себя реактивно и фокусироваться на социоэмоциональных аспектах. Мужчины доминируют и принимают решения. Женщины ведут себя пассивно. Погодите, возразила Кантер. В составе исследованных жюри присяжных мужчин было вдвое больше, чем женщин. Откуда мы знаем, что этот факт не обусловил результаты?
«Сколько представителей той или иной категории должно быть, чтобы их статус сменился с символов на полноценных членов группы?», — спрашивала Кантер.
В конце 1950-х годов общественный деятель Сол Алински дал показания перед Комиссией по правам человека, расследовавшей бегство белых. В своём выступлении Алински заявил о необходимости установить, при каком процентном соотношении наступает переломный момент.
Проведённый Алински опрос показал, что, по мнению большинства людей, когда доля чужаков достигает от четверти до трети, ситуация кардинально меняется. Возьмём верхний предел этого диапазона и назовём его волшебной третью.
Волшебная треть фигурирует в самых разных сферах. Взять, к примеру, советы директоров. Почти каждая крупная компания имеет группу из (обычно) 9 опытных бизнесменов, которые консультируют исполнительного директора. Прежде совет директоров состоял исключительно из мужчин. Но со временем двери стали открываться и для женщин. Исследования показывают, что наличие женщин меняет совет директоров. Женщины склонны задавать неудобные вопросы, больше ценят сотрудничество и больше прислушиваются к мнению других. Имеет место некий «женский эффект». Но сколько женщин должно быть в совете директоров, чтобы возник «женский эффект»? Желательно иметь как минимум 3 из 9.
Технопредприниматель Сухиндер Сингх Кессиди говорит: «Есть определённый процент, при котором человек перестаёт выделяться в силу своего отличия. Людей становится столько, что вы просто перестаёте об этом думать … Один человек чувствует себя одиноким. Двое — это друзья. А вот три — это команда».
Дэймон Центола из Пенсильванского университета, который занимается исследованием переломных моментов, нашёл способ, позволяющий определить момент, когда происходит решающий сдвиг в динамике группы. Он создал онлайн-игру, в которой игроки (скажем, 30 игроков) разделяются на пары (скажем, 15 пар). Каждая пара получает фотографию человека и должна придумать ему имя. Предположим, что мы с вами играем в эту игру. Я вижу фотографию и пишу «Джефф». Игра устроена таким образом, что игроки вводят ответы одновременно, поэтому вы заранее не знаете, что написал я. Предположим, вы пишете «Алан». Затем мы узнаём, совпали наши ответы или нет. После этого случайным образом формируются новые пары, и всё начинается сначала.
Вы наверняка думаете, что вероятность того, что ответы совпадут, бесконечно мала. Это, вероятно, не произойдёт ни в первом раунде, ни во втором, ни даже в третьем. А, может, не произойдёт вообще. А вот и нет. Примерно в 15-ом раунде начинает формироваться консенсус.
«Всё происходит относительно быстро, — рассказывает Центола. — Мы проводили игру с 24, 50 и 100 участниками, и результат оказывался одинаковым при любом количестве игроков — намного быстрее, чем можно было ожидать».
Почему игра заканчивается так быстро? Потому что люди очень хорошо умеют определять нормы, то есть то, какого мнения все должны придерживаться о чём-то.
Когда я пишу «Джефф», а вы пишете «Алан», я знаю, что благодаря мне у вас в памяти отложилось имя Джефф, а у меня благодаря вам — имя Алан. Следовательно, вероятность того, что каждый из нас использует одно из этих имён в последующих раундах, повышается. А после того, как ответы наконец совпадают, никто больше не меняет свой вариант ответа.
Но у данного эксперимента была ещё вторая стадия. По указанию Центолы, к игре присоединилось несколько участников, которые должны были играть роль несогласных. Как только группа сходилась на определённом имени, несогласные должны были нарушить консенсус, вводя, например, имя «Педро». Сколько несогласных потребовалось, чтобы группа отказалась от варианта «Джефф» в пользу варианта «Педро?». Центола обнаружил, что их должно быть как минимум 25 процентов.
По словам Центолы, его любимым примером стала игра с 20 участниками. Он одновременно провёл два варианта игры: с 4 несогласными (20 процентов) и 5 несогласными (25 процентов). Разница была всего в одного человека. Тем не менее, консенсус неизменно нарушался при 25 процентах. Другими словами, Центола пришёл к нижнему пределу диапазона — волшебной четверти.
Знание о том, что есть некая волшебная точка между четвертью и третью, подталкивает нас к действию.
На протяжении многих лет результаты экзаменационных тестов белых и афроамериканских учеников сильно отличались. Вот, например, данные по школам, в которых чернокожие ученики составляют менее 5 процентов (цифры показывают разницу в баллах в тесте по математике):
Детский сад (осень): 4.718
Детский сад (весна): 6.105
Первый класс (осень): 7.493
Первый класс (весна): 8.880
Третий класс (весна): 14.442
Пятый класс (весна): 20.004
К окончанию детского сада чернокожие дети отставали на 6 баллов. А к пятому классу уже на целых 20 из 100. Американские педагоги на протяжении многих лет ломали голову над тем, откуда берётся эта разница и почему она со временем растёт. Но, возможно, вопрос следует поставить иначе. Меняются ли результаты, если доля чернокожих детей составляет выше 25 процентов?
Оказывается, что да. Когда группа исследователей, возглавляемая Тарой Йоссо, изучила классы, в которых доля представителей меньшинств превышает 25 процентов, они обнаружили, что разница в результатах тестов почти отсутствует. Чтобы изменить отношение к меньшинству не всегда необходима революция.
Знание о существовании переломных моментов пробуждает непреодолимый соблазн заняться социальным инжинирингом: манипулировать количеством женщин в советах директоров и чернокожих учеников в классах начальной школы. Но это не так-то просто.
Мужчина, которого не взяли на работу потому что количество женщин в компании ещё не достигло переломного момента, вряд ли будет удовлетворён подобным объяснением. Директору школы, который помещает всех представителей нацменьшинств в один класс, будет очень трудно объяснить свой эксперимент родителям. Мы избегаем простых решений, которые подсказывают нам переломные моменты, потому, что эти решения не такие уж простые. Вот почему большинство людей, которые прибегают к манипуляциям с переломными моментами, делают это тайно.
Глава 5
Эпидемии и суперраспространители
Двадцать шестого февраля 2020 биотехнологическая компания Biogen провела ежегодную конференцию в отеле Marriott в центре Бостона. Штаб-квартира компании находится неподалёку оттуда — городе Кембридж. Общее число сотрудников по всему миру — около 8 тысяч, 175 из которых были приглашены в Бостон. Коллеги, которые не виделись несколько месяцев или прежде общались лишь по телефону или электронной почте, жали друг другу руки, обнимались и наклоняли головы, чтобы расслышать друг друга среди общего гомона. Настроение было приподнятым. Доходы и зарплаты росли. Разрабатывались многообещающие препараты. Когда конференция закончилась, участники разъехались — кто в аэропорт, а кто по домам.
Позже все, кто принимал участие в организации этого мероприятия, осознали, что его не должно было быть. Но на дворе был конец февраля 2020 года. Вирус, известный под странным названием SARS-CoV-2, лишь в декабре возник в Ухане и только-только начал распространяться по Европе и остальному миру. Почти 20 годами ранее, вирус SARS, близкий родственник COVID, появился на юго-востоке Китая и до смерти напугал здравоохранителей. Однако SARS сошёл на нет, не успев причинить большого вреда. Были причины считать, что это была ещё одна ложная тревога. От массовых локдаунов, принудительного ношения масок и правил социального дистанцирования, характерных для начала пандемии, тогда отделяли месяцы. В феврале 2020 года были оптимисты и пессимисты, и руководители Biogen принадлежали к первым. Но только до выходных после конференции, когда один из сотрудников обратился в больницу Бостона с жалобами на характерные для гриппа симптомы. Вскоре симптомы появились у ещё одного участника конференции. Потом у ещё одного. В итоге заболело около 50 человек.
В понедельник обеспокоенное руководство Biogen разослало всем участникам конференции письмо с призывом обратиться к врачу в случае недомогания. Во вторник положительный тест сдали двое сотрудников Biogen в Европе, и компания предупредила всех об эпидемии. Но было уже слишком поздно. Несколько участников мероприятия после его окончания отправились на другую конференцию в ещё одном бостонском Marriott. Присутствовавшие на той конференции также начали заболевать. Ещё один сотрудник отправился из Бостона на конференцию в Нейплс, штат Флорида. Когда он находился там, он также заболел. Заразил ли он кого-нибудь? Это была потенциальная катастрофа.
Первый случай COVID в Бостоне был зафиксирован 31 января. Студент Массачусетского университета вернулся в Бостон из Уханя как раз перед введением карантина и запрета на перелёты из Китая в другие страны. Он провёл в пути как минимум 30 часов: из Уханя в Шанхай, из Шанхая в Париж и из Парижа в Бостон. Приземлившись в аэропорту имени Логана, он сдал положительный тест на COVID.
Это были первые дни пандемии. Никто ещё не принимал меры предосторожности, которые стали обычным делом месяц спустя. Студент приземлился в аэропорту. Постоял в очереди на таможенный контроль. Добрался до своей квартиры в Бостоне. Неизвестно, были ли у него соседи по комнате, но если да, то они наверняка не носили маски и не соблюдали правила социального дистанцирования. Это должно было плохо закончиться. Но студент никого не заразил.
Пять недель спустя учёные из Института имени Илая и Эдиты Броуд в Кембридже открыли одну из первых лабораторий для обработки тестов на COVID. Это позволило им создать карту распространения вируса в Бостоне. Оказалось, что в первые месяцы разные штаммы вируса заносились в город не менее 120 раз. Лишь немногие из них распространились.
Одна из самых крупных вспышек произошла в местном доме для престарелых через месяц после конференции в Biogen. Заразились почти все из 97 резидентов. Из них 24 умерли. Треть персонала также заболела. Но за пределами дома для престарелых данный штамм не причинил особого вреда. Он распространился, но распространение не достигло переломного момента.
Так было и со всеми другими вспышками в Бостоне в те ранние месяцы, кроме одной: вспышки в Biogen.
Все случаи заражения в отеле Marriott имели особую генетическую сигнатуру — мутацию C2416T. Она не была зафиксирована в США до конференции в Biogen. Более того, она прежде наблюдалась только у двух пожилых больных во Франции. Проследив путь штамма C2416T, специалист по инфекционным болезням из Института Брод Джейкоб Лемьё оценил ущерб от той злосчастной конференции.
На основании полученных данных, учёные спрогнозировали, что конференция приведёт к 20 тысячам случаев заражения. Эта оценка оказалась очень заниженной. C2416T распространился по 29 американским штатам и по далёким странам вроде Австралии, Швеции и Словакии. Было заражено больше 300 тысяч человек.
Как началась эта вспышка? По мнению Лемьё, всё началось с одного человека. Что такого особенного было в этом человеке?
Мы рассмотрели две составляющие эпидемий: сверхисторию и групповые пропорции. Обе эти составляющие сыграли важную роль в эпидемии самоубийств в Поплар-Гроув. Сверхистория городка — чрезмерный акцент на достижениях — имела губительные побочные эффекты. Пропорции были совершенно неравными, поскольку Поплар-Гроув был монокультурой. Городок нуждался в альтернативных идентичностях, которые служили бы прибежищем ученикам, которые не могли соответствовать высоким стандартам школы.
Но была ещё третья составляющая. Социолог Сет Абрутин говорит:
«В как минимум трёх из четырёх кластеров самоубийств фигурировал очень популярный ученик с высоким статусом, олицетворявший собой идеал подростка из Поплар-Гроув … Многие молодые люди, покончившие с собой, казались идеальными. А затем они умирали».
Одним из драйверов эпидемии в Поплар-Гроув было то, что каждый кластер самоубийств начинался с ученика, имевшего особый статус в школьной иерархии.
Многие социальные проблемы в высшей степени асимметричны — они возникают в результате действий очень небольшого количества людей.
Рассмотрим пример. Химик и изобретатель Дональд Стэдмен из Денверского университета создал приспособление, позволяющее при помощи инфракрасного излучения измерять объём выбросов каждого автомобиля на дороге. Несколько лет назад мы вместе испытали это приспособление на улицах Денвера. Когда мимо проезжала машина с низким уровнем выбросов, загоралась надпись «ХОРОШО», а когда с высоким — «ПЛОХО». Мы провели за наблюдениями около часа. Плохой рейтинг встречался крайне редко. Тем не менее, именно эти немногие машины — которые выбрасывали в воздух до 100 раз больше двуокиси углерода — были главной причиной загрязнения воздуха в Денвере.
Стэдмен установил, что 5 процентов машин ответственны за 55 процентов всех автомобильных выбросов. Это закон малых чисел: большая проблема обуславливается малым числом акторов.
С тех пор многие другие исследователи провели аналогичные тесты по всему миру. Результаты оказались такими же: около 10 процентов машин ответственны за более чем половину всех автомобильных выбросов. Сегодня, через 40 лет после того, как Стэдмен изобрёл своё волшебное приспособление, почти все согласны с его выводами. Что с тех пор было предпринято в Денвере? Ничего. А качество воздуха в городе за последние 10 лет только ухудшилось.
Загрязнение воздуха в городах — яркий пример проблемы, вызванной малым числом акторов. Но мы продолжаем вести себя так, как будто причина в каждом из нас. Никто не хочет признавать существующую асимметрию, и нетрудно понять почему: во-первых, поиск главных загрязнителей существенно усложнил бы работу людям, контролирующим качество воздуха; во-вторых, что делать, если главными загрязнителями окажутся малообеспеченные люди, которые не могут позволить себе починить машину? Стоит ли конфисковать у них транспортное средство?
Перейти от представления о том, что ответственность за проблему несут все, к представлению о том, что проблема создаётся лишь небольшим числом людей, очень трудно. Настолько трудно, что мы предпочитаем дышать загрязнённым воздухом.
Технологии предоставляют нам возможность определить немногих ответственных лиц. Что мы будем делать с этой информацией?
Изучением вирусов и эпидемий занимаются разные группы и в разных целях. Здравоохранители исследуют, как заболевание влияет на население. Вирусологи исследуют характеристики вируса. Иммунологи исследуют реакцию организма на инфекцию. И это только верхушка айсебрга. Каждая специальность разделена на подспециальности, а подспециальности — на микроспециальности. В мире есть десятки тысяч научных журналов. Данный факт ярко иллюстрирует, насколько узкоспециализированной стала наука. Иногда представители разных областей знаний интересуются работой друг друга, но чаще — нет. В итоге учёные, работающие в одной области, не знают о том, что происходит в другой. В случае с COVID, мало кто был знаком с открытиями немногочисленной группой учёных, изучающих аэрозоли.
Аэрозоли — это мелкие частицы, летающие в воздухе. Аэрозоли бывают естественные и искусственные. Через месяц после вспышки коронавируса в Marriott, журнал «Aerosol Science and Technology» попросил ведущих учёных в данной области дать оценку загадочной эпидемии, которая распространялась по миру. Их статья под названием «Пандемия коронавируса и аэрозоли: передаётся ли CVOID-19 через частицы в выдыхаемом воздухе?» была опубликована в начале апреля 2020 года. Можно с уверенностью сказать, что за исключением людей, изучающих аэрозоли, её мало кто прочёл. И очень зря. Потому что журнал «Aerosol Science and Technology» одним из первых верно описал вирус COVID.
Инициатором написания статьи был Уильям Ристенпарт из Калифорнийского университета в Дейвисе, инженер-химик по образованию, который занялся изучением болезней случайно в 2008 году.
«Вы когда-нибудь видели собственные голосовые связки? У меня довольно низкий голос, около 110 герц. И каждый раз, когда я говорю, мои голосовые связки смыкаются с частотой 110 раз в секунду», — говорит он.
Когда голосовые связки раздвигаются, образуются крошечные цепочки жидкости. На фотографии, которую показал мне Ристенпарт, эти цепочки выглядели как мосты, подвешенные между связками.
«Когда эти [мосты] обрываются, образуются крошечные капельки», — продолжает он.
Когда вы выдыхаете, миллионы крошечных капелек слюны вылетают у вас изо рта.
Возможно, вы помните, что нам говорили в первые дни пандемии. Двадцать восьмого марта 2020 года в соцсетях ВОЗ появилась следующая запись:
ФАКТ: COVID-19 НЕ передаётся по воздуху.
Коронавирус преимущественно передаётся через крошечные капельки, которые выделяются, когда человек кашляет, чихает или говорит.
Чтобы защитить себя:
Соблюдайте дистанцию в 1 метр от других людей
Регулярно дезинфицируйте поверхности
Мойте руки
Не прикасайтесь к глазам, носу и рту
Утверждая, что вирус не передаётся по воздуху, ВОЗ имела в виду, что капельки слишком тяжёлые, чтобы парить в воздухе. Именно поэтому можно было обезопасить себя, находясь от зараженного человека на расстоянии. Другими словами, совет заключался в том, чтобы избегать физического контакта.
Однако учёные, специализирующиеся на аэрозолях, понимали, что это глупость. Ведь если капельки выделяются каждый раз, когда голосовые связки раздвигаются и смыкаются, то бояться стоит не только и не столько кашля и чихания, ведь за время 10-минутного разговора выдыхается куда больше частиц, чем за 2 или 3 чиха. Более того, частицы не слишком тяжёлые — в помещении они могут оставаться в воздухе на протяжении часа.
«Учитывая большое число частиц, выделяющихся во время дыхания и разговора, — написали Ристенпарт и его коллеги, — и учитывая высокую передаваемость COVID-19, представляется вероятным, что общение лицом к лицу с зараженным человеком, у которого заболевание протекает бессимптомно, даже если оба человека не прикасаются друг к другу, может приводить к передаче COVID-19».
Случай заражения в Biogen поначалу ставил исследователей в тупик именно потому, что они не могли понять, как вирусом, передающимся через непосредственный контакт, могло заразиться такое количество людей в одном помещении. «Мы не могли понять … как один человек мог обкашлять несколько сотен человек?» — говорит Лемьё. Но если COVID передаётся по воздуху, то суперраспространитель из Biogen мог всего лишь произнести речь в конференц-зале отеля Marriott.
Загадка разгадана. Или нет?
Если вирус передаётся, когда люди дышат и разговаривают в закрытом помещении, почему вспышек не было намного больше? О вспышке в Biogen известно именно потому, что это событие было одиночным. Но почему?
В начале 1970-х годов в начальной школе Рочестера, штат Нью-Йорк, случилась вспышка кори. Поскольку заболело 60 детей, местные здравоохранители вынуждены были начать расследование. Они собрали медицинские карты, изучили план школы и систему вентиляции, установили, кто пользовался автобусом и где сидел в классе каждый из учеников. На основе этих данных им удалось восстановить путь распространения вируса.
Оказалось, что эпидемия имела две волны: в ходе первой заболело 28 детей, которые затем заразили остальных 32. В этом не было ничего необычного. Однако необычным было то, как заболели первые 28 детей: их всех заразил один и тот же ребёнок — девочка из второго класса.
И её случай был очень странным. Она не пользовалась автобусом и заражала других детей не только в своём классе, а в 14 разных классах. Она должна была выдыхать в 10 раз больше частиц с вирусом, чем средний больной корью.
Тот факт, что одни люди заражают окружающих эффективнее, чем другие, был признан научным сообществом не сразу. Понятие «суперраспространитель» стало регулярно употребляться лишь в конце 1970-х годов, но и тогда это была по большей части лишь теория. Было слишком много вопросов без ответов. Было ясно, что, например, мужчина весом 275 фунтов имеет больше шансов передать кому-то респираторный вирус, чем женщина весом 100 фунтов, потому что он имеет намного больший объём лёгких. Однако это не объясняет, почему второклассница выдыхает в 10 раз больше зараженных частиц, чем её одноклассники. Врачи из Рочестера были в недоумении. Они знали, кто был суперраспространителем, но не могли понять, что в ней особенного.
И здесь на сцену вышли специалисты по аэрозолям.
При изучении аэрозолей используется анализатор размера частиц (АРЧ). Это аналог волшебного ящика для измерения автомобильных выбросов, изобретённого Дональдом Стэдменом. Когда вы дышите в него, анализатор определяет количество и размер каждой аэрозольной частицы в выдыхаемом вами воздухе. В ходе одного эксперимента Уильям Ристенпарт собрал группу добровольцев и попросил их произносить гласные звуки, кричать, шептать и вокализировать в прибор. Результаты подтвердили то, что многократно наблюдалось ранее: у малого количества участников показатели были значительно выше нормы.
Ещё один ведущий специалист по аэрозолям, Дэвид Эдвардс из Гарвардского университета, обнаружил то же самое. Он протестировал 194 человека из двух городов — Ашвилл, штат Северная Каролина, и Гранд-Рапидс, штат Мичиган. Большинство людей имели низкие шансы кого-либо заразить. Но было 34 человека, которые имели больше шансов. Среди этих 34 человек 18 имели высокие шансы, а один из этих 18 выдыхал целых 3.545 частиц на литр — в 20 раз больше, чем представители самой многочисленной группы.
Ближе к концу пандемии появились неопровержимые доказательства. В рамках исследования с контролируемым инфицированием британские учёные заразили 36 молодых и здоровых добровольцев одной и той же дозой одного и того же штамма COVID одновременно и в одинаковых условиях. Что они обнаружили? Целых 86 процентов всех зараженных частиц в этой группе выдыхали всего 2 человека.
Вирусы, передающиеся через воздух, подчиняются не закону малых чисел, а закону очень-очень-очень малых чисел.
Уильям Ристенпарт считает, что суперраспространители — это люди, чья слюна более густая и вязкая, поэтому они выдыхают намного больше аэрозольных частиц. А по мнению Дэвида Эдвардса, индивидуальные различия в количестве выдыхаемых частиц усиливаются благодаря таким факторам, как потребление воды.
«Верхние дыхательные пути похожи на мойку для машин, — объясняет он. — Когда она работает исправно, большинство частиц воздуха, которым вы дышите, смываются. Если вы пьёте достаточно жидкости, верхние дыхательные пути захватывают патогены, и когда вы глотаете слюну, те отправляются в кишечник и устраняются. Когда вы обезвожены, в мойке не хватает воды». Когда мойка не работает, зараженные частицы попадают в лёгкие. Вот почему если вы пьёте мало жидкости, то более подвержены риску заболеть простудой, гриппом или COVID.
У каких людей обычно недостаточная гидратация верхних дыхательных путей? Эдвардс обнаружил, что главные предикторы — это возраст и индекс массы тела (ИМТ).
Пока что всё это только предположения. Однако вскоре учёные будут знать наверняка. Это лишь вопрос времени. Соблазн использовать это знание с целью контролировать распространение будущих эпидемий будет большим. Список потенциальных проблем тоже будет длинным. Что если возраст и ожирение — это два главных фактора? Значит ли это, что во время пандемии пассажиры будут отказываться сидеть в самолёте рядом с человеком с избыточным весом? Что если главный фактор — это вязкость слюны, и кто-то изобретёт прибор для её измерения? Смогут ли рестораны, кинотеатры и церкви требовать при входе проходить тест и на основании этого отказывать людям?
Когда появится следующий смертельный вирус, нам придётся решить, на что мы готовы пойти ради спасения жизней.
Теперь мы наконец можем выдвинуть гипотезу о том, что произошло в отеле Marriott 26 февраля 2020 года.
Мы не знаем имени нулевого пациента, но простоты ради, предположим, что это был мужчина. Назовём его мистер Нулевой. Мистер Нулевой — суперраспространитель. Но он об этом, конечно же, не знает. Вирус C2416T, переносчиком которого он является, был впервые зафиксирован во Франции. Поэтому предположим, что мистер Нулевой работал в одном из подразделений Biogen в Западной Европе. Он заразился незадолго перед поездкой в Бостон. Поскольку инкубационный период ещё не закончился, он не заразил никого в самолёте. Но полёт был долгим — почти 9 часов. Всё это время он не пил достаточно воды, так как не хотел постоянно ходить в уборную. Возможно, он выпил бокал вина (алкоголь способствует дегидратации) и уснул. Не помогло делу и то, что воздух в самолётах очень сухой. Он приземлился и постоял в очереди на таможенный контроль.
Если около 12 часов дышать сухим воздухом, возникнет дегидратация верхних дыхательных путей. К тому времени, как мистер Нулевой добрался до отеля, прошло намного больше времени. Поскольку он был немолод и имел лишний вес, то должен был пить больше жидкости, чем другие люди. Однако он этого не знал. Как следствие, его верхние дыхательные пути пересохли, а слюна стала более вязкой.
Он прибыл в отель Marriott и позавтракал (в помещении с закрытыми окнами) в окружении других людей, а после завтрака отправился на конференцию. Предположим, что он произносил речь первым. Вот он стоит перед присутствующими и говорит громким голосом. А поскольку бизнес в Европе идёт хорошо, он взволнован, и когда он говорит, выделяются миллионы аэрозольных частиц.
Закончив свою речь, мистер Нулевой отвечает на вопросы. Затем его коллеги подходят, чтобы пожать ему руку, обнять его или поцеловать в обе щеки. Он покидает конференцию в приподнятом настроении.
Через пару дней он просыпается с высокой температурой и сильной головной болью.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
СВЕРХИСТОРИЯ
Глава 7
Лос-анджелесский клуб переживших Холокост
В начале Второй мировой войны Фред Диамент был отправлен в концлагерь Заксенхаузен, а оттуда в Аушвиц. Ему было 15 лет. Отца Фреда забили до смерти, а брата повесили. Он провёл пять зим в лагерях, участвовал в подпольном сопротивлении в Аушвице, пережил марш смерти в 1945 году, познакомился с будущей женой на лодке по пути в Палестину, принимал участие в войне за независимость Израиля и Синайской войне 1956 года, перебрался в Лос-Анджелес, закончил университет и стал исполнительным директором компании-производителя женской одежды.
Лучшим другом Фреда был Зигфрид Хальбрайх, с которым они вместе были в Заксенхаузене и Аушвице. Зиг был одним из лидеров аушвицкого сопротивления и — поскольку до войны он был аптекарем — врачом для узников. Он переехал в Лос-Анджелес в 1960 году и открыл рамочную мастерскую.
Была ещё Маша Лоэн из Литвы. Она содержалась в концлагере Штуттгоф, неподалёку от польского Гданьска, и дважды переболела тифом. После войны она вышла замуж за любовь всей своей жизни и перебралась в Лос-Анджелес.
Фред, Зиг и Маша были ядром лос-анджелесского клуба переживших Холокост. Они вместе посещали по вечерам занятия по английскому языку. Постепенно к ним присединились другие пережившие Холокост. Их учитель предоставил им помещение. Поначалу они просто разговаривали, но потом начали приносить связанные с теми временами вещи. Позже они собрали все эти артефакты и устроили небольшую выставку, на которую пришло несколько тысяч посетителей.
Еврейская федерация Лос-Анджелеса выделила им помещение на первом этаже своего здания. Выставка получила название Мемориальный музей мучеников. Это был первый музей Холокоста в США. Сегодня музеи Холокоста есть почти в каждом крупном американском городе.
Напрашивается вопрос: почему после окончания Второй мировой прошло более 15 лет, прежде чем в США появился первый музей Холокоста? А после его открытия, почему понадобилось столько времени, чтобы музеи появились и в других городах страны?
Обратите внимание на то, когда были открыты первые музеи в разных американских штатах:
1961 — Калифорния 1984 — Иллинойс 1984 — Мичиган 1984 — Техас 1986 — Флорида 1989 — Вашингтон 1992 — Нью-Йорк 1995 — Индиана 1995 — Миссури 1997 — Вирджиния 1998 — Нью-Мексико
Пришло время рассмотреть сверхисторию, охватывающую целые страны и культуры. Сверхистория в этом значении близка к тому, что немцы называют Zeitgeist.
Мы попробуем ответить на следующий вопрос: можно ли переписать Zeitgeist-сверхисторию, и тем самым изменить то, как мыслят люди? И если да, то как?
Как говорит историк Питер Новик, наши воспоминания о Холокосте имеют странный «ритм». Главным романом о Первой мировой войне можно назвать «На западном фронте без перемен» Эриха Марии Ремарка. Книга была переведена на десятки языков и было продано несколько миллионов экземпляров. Она была опубликована в 1928 году — через 10 лет после окончания войны. Это типичный для памяти «ритм». США вывели войска из Вьетнама в 1973 году. Два самых влиятельных фильма о Вьетнамской войне — «Охотник на оленей» и «Апокалипсис сегодня» — вышли в 1978 и 1979 годах, соответственно. В 1982 году появился Мемориал ветеранов войны во Вьетнаме на Национальной аллее в Вашингтоне.
С Холокостом всё было иначе. В 1950-х шла популярная постановка «Дневников Анны Франк» на Бродвее. В 1960-х Сидни Люмет снял фильм «Ростовщик» о еврее, пережившем концлагеря. Однако в кинотеатрах фильм имел скромный успех, и некоторые еврейские организации призывали его бойкотировать. Помимо этого, было несколько других романов и фильмов, но ничего выдающегося.
Проблема была не в том, что люди отрицали Холокост, а в том, что они о нём не знали. А если знали, то не хотели о нём говорить.
В 1961 году историк Генри Стюарт Хьюз опубликовал книгу «Современная Европа: история», посвящённую периоду с 1914 по 1950-е годы. На 524 её страницах ни разу не встречается слово «холокост». А о происходившем в концлагерях он упоминает всего триджы. Годом позже Самуэль Морисон и Генри Коммаджер выпустили дополненную версию двухтомника «Развитие Американской республики». Морисон и Коммаджер много писали о Второй мировой войне, однако Холокосту посвятили всего несколько предложений, в которых ни слова не говорится об антисемитизме, а Анна Франк называется немкой.
Даже евреи — и, в частности, евреи, пережившие Холокост — не хотели публично говорить о произошедшем.
Сегодня, говоря о геноциде евреев во время Второй мировой войны, мы употребляем слово «Холокост». У этого злодеяния есть название. Это примерный перевод еврейского слова «шоа», которым в Израиле обозначали геноцид евреев. Однако в послевоенные годы, если о данной теме говорили вообще, то называли происходившее в концлагерях «нацистскими преступлениями против человечности» или вовсе использовали нацистский термин «окончательное решение» (только в кавычках, чтобы дистанцироваться от него). Если бы в послевоенные годы вы сказали «Холокост», никто бы не понял, о чём речь.
Ниже приведён график, иллюстрирующий употребление слов «холокост» и «Холокост» в печати за последние 200 лет.
В 1978 году произошёл некий перелом — употребление слова «Холокост» резко выросло. Что же произошло?
В 1976 году двое руководителей телевизионной сети NBC — Пол Кляйн и его начальник Ирвин Сегельстейн, — проходя мимо книжной лавки, увидели в витрине книгу о евреях в период Второй мировой войны. Сегельстейн повернулся к Клияйну и сказал: «Почему бы нам за это не взятся?». «Почему бы и нет», — ответил Кляйн.
Кляйн был известен своим утверждением о том, что половина телезрителей в Америке — кретины. Когда его подвергли критике за эти слова, он сказал, что, возможно, кретины — не половина из них, а все. Он также отстаивал теорию наименее осуждаемой телепрограммы, согласно которой успех телепродукта обратно пропорционален количеству людей, которых он оскорбляет. Дядя, тётя и трое двоюродных братьев и сестёр Сегельстейна погибли в Аушвице.
Результатом этого краткого разговора стал мини-сериал «Холокост: история семейства Вайсс», повествующий о зажиточных берлинских евреях и эсесовце Эрике Дорфе. Главные роли исполнили Джеймс Вудс и Мэрил Стрип. Съёмки обошлись в 6 миллионов долларов — большие деньги по тем временам — и прошли на территории концлагеря Маутхаузен в Австрии.
Режиссёр Марвин Чомски вынужден был постоянно бороться со скептическим отношением съёмочной группы. Они приехали на север Австрии и снимали сцены в бывшем концлагере, но по-прежнему не верили в то, что изображённые в сериале события имели место на самом деле.
Продолжительность окончательной версии мини-сериала составила 9 с половиной часов — намного больше, чем изначально планировалось. Руководство NBC было обеспокоено, потому ранее в том же году вышел мини-сериал о Мартине Лютере Кинге. Он был провалом. Эли Визель, который пережил Холокост, назвал новый сериал NBC «лживой и оскорбительной дешёвкой». Отчасти он был прав, ведь это была телевизионная версия истории. Однако он забыл о важном факте: именно из этого сериала многие американцы впервые узнали о Холокосте. Он вышел в эфир 16 апреля 1978 года.
Сегодня трудно поверить в то, что телешоу может изменить мир. Самый популярный ситком 2010-х годов, «Теория Большого взрыва», длился 12 сезонов, на протяжении 7 из которых имел самый высокий рейтинг на телевидении. Последнюю серию весной 2019 года посмотрело 18 миллионов зрителей — 5,4 процента американской зрительской аудитории (столько же американцев считают высадку на Луну мистификацией).
Однако поколением ранее телевидение было намного влиятельнее. Последнюю серию «Чёртовой службы в госпитале МЭШ» в 1983 году посмотрело 106 миллионов зрителей — 45 процентов аудитории. В этот день, 28 февраля 1983 года, улицы американских городов опустели.
«Это был период, когда в популярной культуре доминировали три телевизионных сети», — рассказывает Ларри Гросс из Университета Южной Калифорнии, занимающийся изучением влияния телевидения. Самые популярные телешоу объединяли старых и молодых, образованных и необразованных, мужчин и женщин. Телевидение было чем-то вроде религии доиндустриального мира. Целое общество потребляло одни и те же послания. Истории, которые рассказывались по телевидению, диктовали то, как люди мыслили, о чём они говорили, что ценили и что отвергали.
Но вернёмся к лос-анджелесскому клубу переживших Холокост. Логично было бы предположить, что у разных его членов было разное отношение к пережитому — одни хотели рассказать об этом всему миру, тогда как другие хотели обо всём забыть и двигаться дальше. Но нет. В послевоенные годы было своего рода негласное согласие не говорить об этом.
Какой была обусловившая это сверхистория? Новик пишет о конференции, организованной под конец войны Американским еврейским комитетом (АЕК). Ведущие специалисты того времени были приглашены с целью положить конец ненависти к евреям. Специалисты пришли к выводу, что за антисемитизмом стояло восприятие евреев как слабых и беззащитных людей. Следовательно, заключил глава АЕК, еврейские организации должны «избегать изображения евреев как слабых и страдающих жертв… евреев следует преподносить не особенными, а такими же, как все остальные».
В конце 1940-х годов было выдвинуто предложение построить мемориал Холокосту в Нью-Йорке. Еврейские организации трижды единогласно отвергли данную идею. Они опасались, что это лишь упрочит представление о евреях как слабых и беспомощных людях.
Когда был создан лос-анджелесский клуб переживших Холокост, его члены обсуждали свой опыт только между собой. О подобном можно было говорить только с кем-то, кто сам пережил то же самое. Они стыдились произошедшего. Стыдились своего акцента, своих татуировок.
Такой была сверхистория выживших. Они считали, что необходимо забыть об ужасах, происходивших в концлагерях, и двигаться дальше. У тех же, кто не пережил этот опыт, была другая сверхистория. Книги, в которых Холокосту уделялось всего несколько строк, были написаны историками, не знавшими, как передать опыт лагерей.
После войны Хальбрайх служил переводчиком генерала Дуайта Эйзенхауэра — на тот момент главнокомандующего войск союзников в Европе. Эйзенхауэр заметил на руке Хальбрайха лагерную татуировку с номером 68233 и спросил: «Было очень больно, когда вам делали эту татуировку?». Хальбрайх подумал: «Боже, что за люди эти американцы? Они видят, что здесь происходило, видят горы мёртвых тел. И они спрашивают, больно ли было?». Но позже он понял, что Эйзенхауэр ничего не знал.
Молчание было самым глубоким в Германии. Немцы также испытывали стыд.
Представьте, каково было сообщать миру о Холокосте в 1970-х годах. После войны прошло 30 лет. Казалось, что обсуждать произошедшее уже слишком поздно. Историки замалчивали данную тему. Выжившие не хотели об этом говорить. Голливуд не снимал об этом кино. В США была лишь одна временная экспозиция, на которой жители Лос-Анджелеса выставляли свои вещи. У Холокоста даже не было названия. Казалось, что произошедшее в концлагерях будет забыто, и ничего нельзя изменить.
Но Майами пережил в 1980 году три потрясения и изменился навсегда. Поплар-Гроув до определённого момента был раем на земле. А кардиолог из Боулдера изменился после переезда в Буффало.
Когда мини-музей на бульваре Вилшир привлёк внимание людей, пережившие Холокост поняли, что о невыразимом можно говорить, а желание вспоминать прошлое — это не признак слабости.
Ситуация начала меняться. В середине 1970-х годов еврейские организации способствовали принятию поправки Джексона — Вэника, вынудившей Советский Союз ослабить ограничения на эмиграцию и позволить сотням тысяч евреев переехать в Израиль и США. Затем в 1977 году, когда неонацистская партия подала заявку на проведение марша в Скоки, еврейском пригороде Чикаго, местные власти выступили против.
Когда 16 апреля 1978 года на экраны вышел сериал «Холокост», его посмотрело 120 миллионов человек — половина страны. В ФРГ, где сериал был показан годом позже, эффект был ещё сильнее. «Холокост» посмотрело 15 миллионов немцев — четверть страны.
Тысячи зрителей, некоторые в слезах, звонили на местные телеканалы. Неонацистские группировки подложили бомбы в офисы телеканалов в Кобленце и Мюнстере, чтобы помешать выходу сериала в эфир. Бывшие военные угрожали покончить с собой. В Германии срок давности для привлечения военных преступников к ответственности истекал. После выхода «Холокоста» парламент ФРГ его отменил.
Сегодня по всей Германии есть несколько тысяч музеев и памятников, посвящённых Холокосту.
Через много лет после премьеры «Холокоста» бывшего главу NBC Герберта Шлёссера, начальника Кляйна и Сегельстейна, спросили о том, как создавался сериал. Оказалось, что Шлёссер внёс один важный вклад. В изначальной версии сценарий назывался «Холокост», однако когда работа над ним была завершена, это слово было опущено, поскольку до середины 1970-х оно не было на слуху. Шлёссер настоял на том, чтобы сериалу вернули изначальное название. Именно поэтому мы сегодня называем холокост Холокостом. После 1978 года все американские музеи, посвящённые данному событию, стали использовать в своих названиях слово «Холокост». Даже Мемориальный музей мучеников в Лос-Анджелесе был переименован в Музей Холокоста.
Массовое убийство, о котором никто не решался говорить, получило название благодаря тому, что, по мнению телевизионщика, «Холокост» звучало лучше, чем «Семейство Вайсс». Рассказчики могут влиять на сверхисторию.
Глава 8
Жизнь на Мэйпл-Драйв
В 1995 году, через 4 года после распада Советского Союза, политолог Тимур Куран написал своё знаменитое эссе «Неизбежность революционных "сюрпризов" в будущем».
«Интеллектуалы спорят по многим вопросам, поэтому не стоит удивляться, что падение коммунистических режимов в Восточной Европе вызвало столько разногласий. Примечательно здесь лишь одно: практически все мы согласны с тем, что этот судьбоносный сдвиг застал мир врасплох», — писал он.
Далее Куран перечислял всех, кто мог бы предвидеть распад СССР, но не сделал этого. Первыми в его списке были «журналисты, дипломаты, государственные деятели, футурологи и учёные», специалисты, которые должны осмысливать мировые события. Но все они были застигнуты врасплох. Как насчёт рядовых жителей Восточной Европы? Вскоре после падения Берлинской стены, в ГДР был проведён опрос: «Год назад ожидали ли вы мирной революции?». Всего 5 процентов ответили утвердительно; 18 процентов ответили: «Да, но не так скоро»; три четверти ответили, что произошедшее стало для них полной неожиданностью.
А что руководители коммунистических режимов, чья власть зависела от понимания положения дел в своих странах? Они ни о чём не подозревали. Даже диссиденты, которые целое поколение сражались за свержение советской власти, были ошеломлены. Куран отмечал, что Вацлав Гавел, ставший первым президентом демократической Чехии, в 1978 году написал эссе «Сила бессильных», в котором утверждал, что советский режим не настолько крепкий, как кажется, и может быть свергнут в результате «общественного движения, внезапного взрыва гражданского недовольства, острого конфликта внутри сохраняющей видимость монолитности государственной структуры». Гавел заканчивал следующими словами: «Действительно ли "светлое будущее" — всегда лишь дело какого-то отдалённого "там"? А что, если это, напротив, что-то, что уже давно "здесь" — и только наши слепота и бессилие мешают нам видеть и растить его вокруг себя и в себе?». Тем не менее, когда революция, которую Гавел предсказывал, произошла, он был застигнут врасплох.
Интеллектуалы прочли все необходимые книги и измерили всё, что можно было измерить. Восточноевропейцы ежедневно жили под гнётом советского режима. Диссиденты боролись за свободу сколько себя помнили. Эти люди знали всё. Но в революции, утверждал Куран, есть нечто непредсказуемое. «Буквально за несколько недель до Февральской революции 1917 года в России, — писал Куран, — Ленин высказал предположение: революционный взрыв в стране — дело настолько далёкого будущего, что сам он до него не доживёт». И это была его собственная революция!
Сверхистории намного более изменчивы, чем кажется. Мы часто не замечаем признаков грядущих перемен, потому что ищем их не там, где надо.
Люди, которые выросли в начале XXI века, воочию увидели хрестоматийный пример этой слепоты на примере борьбы за легализацию однополых браков.
В начале 1980-х годов Эван Вольфсон поступил на юридический факультет. Тогда же он прочёл книгу историка Джона Босуэлла «Христианство, социальная терпимость и гомосексуальность». Вольфсону было за 20, и он недавно вернулся из Западной Африки, где служил в составе Корпуса мира. Там он совершил каминг-аут. Книга Босуэлла открыла ему глаза. Вольфсон узнал, что «всё не всегда было так, как сейчас; в разных обществах отношение к гомосексуальности было разным». Его это обнадёжило: «Если когда-то прежде всё было иначе, то может измениться снова». Он задумался на тем, как изменить отношение к геям:
«Я спросил себя: почему в нашем обществе геев ущемляют, хотя раньше этого не было? Я пришёл к выводу, что всё дело в неприятии того, как и кого мы любим … Затем я спросил себя: через какую структуру понимается любовь в нашем обществе? Конечно же, через брак. Из этого я заключил, что борьба за право заключать однополые браки позволит нам показать людям, что мы такие же, как они».
По тем временам взгляды Вольфсона были очень радикальными. Однополые браки не были на повестке дня. Сверхистория не подразумевала возможности распространить право заключать брак на однополые пары.
Например, ваши родители (или родители их родителей) наверняка помнят вышедшую в конце 60-х книгу «Всё, что вы всегда хотели знать о сексе, но боялись спросить» психиатра Дэвида Рубена. Эта книга возглавляла списки продаж в 51 стране. Вуди Аллен снял по ней очень успешный фильм. Книга Рубена определила Zeitgeist. И вот что автор писал в ней о «мужской гомосексуальности»:
«Большинство геев во время круизинга опускают ухаживания. У них нет времени даже на заигрывание или любовные записки на клочке туалетной бумаги».
По словам Рубена, у геев обычно бывает до 5 половых контактов за вечер, часто в уборной, каждый из которых длится «около 6 минут». Гомосексуалы, говорил он, «любят риск» и секс в общественных местах. «Как насчёт гомосексуалов, которые счастливо живут вместе долгие годы?», — спрашивал он. Такие случаи единичны. Самая худшая ссора между мужем и женой — это любовный соннет по сравнению с конфликтом двух гомосексуальных мужчин.
Если целое поколение представляет себе жизнь геев таким образом, то как можно бороться за право на брак? Когда Вольфсон решил написать диссертацию об однополых браках, ему никак не удавалось найти научного руководителя — все отказывались. Бросив юридический факультет, Вольфсон много лет боролся за изменение закона. Однако активисты лишь бились головой о стену. А в феврале Джордж Буш произнёс свою знаменитую речь:
«Союз мужчины и женщины — это самый устойчивый институт, который только есть у человечества. Он закреплён во всех культурах и всех религиях. Опыт многих столетий убедил людей, что обещание мужа и жены любить друг друга и заботиться друг о друге способствует благополучию детей и стабильности общества … Сегодня я призываю Конгресс без промедления принять поправку к Конституции, определяющую брак как союз мужчины и женщины».
Активисты организовали саммит в Джерси-Сити и составили долгосрочный план. Они решили двигаться постепенно, шаг за шагом; работать на уровне штатов и начать с малого — признания домашнего партнёрства и гражданских прав. Тогда казалось, что на то, чтобы добиться права заключать однополые браки во всех штатах, уйдёт не менее 20 — 25 лет. Однако через 10 лет неприятие однополых браков исчезло. Журналист Саша Иссенберг, автор книги об истории борьбы за однополые браки, пишет:
«За 15 — 16 лет уровень поддержки вырос в 1,5 раза во всех демографических и политических группах. Молодые люди, пожилые люди, белые, чернокожие, латиносы, христиане — все изменили мнение».
В пылу борьбы активисты не осознавали, что победа близка. Они искали признаки грядущих перемен не там, где нужно. Поэтому вернёмся назад и поищем снова.
Телефильм «Жизнь на Мэйпл-Драйв» вышел на экраны в 1992 году и он получил 3 номинации на «Эмми». В нём рассказывается о Картерах, обеспеченной семье, живущей в богатом районе. Глава семейства — успешный ресторатор. У них с женой трое взрослых детей: замужняя дочь и двое сыновей, младший из которых, Мэтт, — золотой ребёнок, красивый и умный, студент Йельского университета. В начале фильма Мэтт приводит свою супругу домой, чтобы познакомилить её с родителями. Она красива, богата и влюблена в него.
Если вы видели хоть один телефильм тех времён, то без труда догадаетесь, что происходит дальше. Картеры оказываются далеко не идеальными. Старший брат — алкоголик. Отец — тиран. Мать предпочитает отрицать реальность. Замужняя дочь пытается сделать аборт втайне от мужа. А Мэтт — как мы вскоре узнаём — имеет ужасный секрет.
Первой о нём узнает его супруга. Она обнаруживает в его комнате письмо. В слезах, она сообщает ему, что ей все известно, и уезжает прочь на своём BMW. Больше мы её не видим. Холостяцкая вечеринка Мэтта назначена на вечер того дня. Поначалу он ведёт себя как ни в чем не бывало, но позже, возвращаясь домой, намеренно съезжает с дороги и врезается в столб. Своим родителям он говорит, что пытался избежать столкновения с собакой. Но вопросы накапливатся. Вы, наверянка, уже догадались, в чём состоит секрет Мэтта. Он — гей.
Что извлекли зрители из «Жизни на Мэйпл-Драйв»? В случае с «Холокостом» нетрудно понять, как культурное событие может повлиять на сверхисторию. «Холокост» дал людям возможность говорить на прежде запретную тему. Но данный процесс не всегда настолько прямолинейный. Например, в те же годы на телевидении было несколько «феминистских» сериалов: «Шоу Мэри Тайлер Мур», «Филлис», «Мод», «Рода», «Однажды за один раз», «Кегни и Лейси», «Мерфи Браун» и другие. Всё это сериалы о сильных и компетентных женщинах. Однако телевидение обуславливает не то, что мы думаем, а то, как мы думаем. Каково скрытое послание этих сериалов? Что успешная женщина — почти всегда немолодая, белая, гетеросексуальная и одинокая. Сверхистория, созданная этими сериалами, подчёркивала огромные жертвы, на которые должна идти женщина, чтобы состояться в профессиональном плане. Если вы смотрели «Шоу Мэри Тайлер Мур» или «Однажды за один раз», то превращались не в феминистку, а в женщину, считающую, что феминизм несовместим с семьёй и детьми.
Но вернёмся к «Жизни на Мэйпл-Драйв». Способствовали ли подобные телепродукты или мешали нормализации гомосексуальности?
Исследовательница Бонни Доу проанализировала данный вопрос и обнаружила в нарративах 1980-х и 1990-х годов о геях следующий набор правил:
Геи никогда не бывают главными персонажами телепродуктов, повествующих о геях.
Ориентация никогда не бывает всего лишь одним из фактов в жизни персонажа-гея. Она является определяющим фактом в его жизни.
Персонажи-геи всегда появляются на экране поодиночке.
На первый взгляд кажется, что «Жизнь на Мэйпл-Драйв» должна была помочь в борьбе за легализацию однополых браков: фильм рассказывает о том, как семья Мэтта постепенно принимает его тайную идентичность. Однако на деле всё было наоборот, так как в фильме соблюдены все три правила, о которых говорит Бонни Доу. Во-первых, «Жизнь на Мэйпл-Драйв» — это фильм не о том, каково быть геем, а о том, каково быть гетеросексуалом, который узнаёт, что знакомый ему человек — гей. После аварии Мэтт по очереди сообщает всем людям в своей жизни о своей ориентации. И сюжет вращается вокруг того, как они воспринимают эту новость. Во-вторых, гомосексуальность преподносится как проблема. Мэтт пытается покончить с собой потому что не может примириться со своей ориентацией. По его мнению, никто добровольно не выбрал бы быть геем. В-третьих, в фильме толком не фигурируют другие персонажи-геи. Мы узнаём, что у Мэтта был парень по имени Кайл. Однако Кайл только на мгновение появляется в кадре, когда навещает Мэтта в больнице.
Фильмы вроде «Жизни на Мэйпл-Драйв» не были настолько враждебными по отношению к гомосексуальности, как книга «Всё что вы хотели знать о сексе», но по-прежнему отрицали возможность того, что геи могут состоять в нормальных отношениях.
Чтобы понять, готов ли мир принять геев и однополые браки, недостаточно было судить по результатам выборов, судебным постановлениям и опросам общественного мнения. Необходимо было также судить по тому, меняются ли правила сверхистории. И оказалось, что они менялись. А началось всё с сериала «Уилл и Грейс».
«Уилл и Грейс» был одним из самых популярных телесериалов поколения. Уилл — адвокат и гей. Грейс — дизайнер интерьеров и гетеросексуалка. Они живут в одной квартире в Нью-Йорке, а вместе с ними живут помощница Грейс — Карен, и друг Уилла — Джек, тоже гей. Все они спорят, заводят отношения, разрывают отношения и целуют друг друга в разных комических сочетаниях. История начинается с того, что Грейс собирается выходить замуж, а Уилл её отговаривает. В итоге она убегает со своей свадьбы и вместе с Уиллом отправляется в бар, чтобы утопить своё горе в стакане.
Если вы смотрели «Уилл и Грейс», то наверняка согласитесь с тем, что сериал получился смешной. Однако на первый взгляд кажется, что в нём нет ничего революционного. Это сериал о нескольких одиноких людях, которые вместе живут в квартире на Манхэттене (как «Сайнфелд» и «Друзья» — два других популярных сериала того поколения). Авторы сгладили все возможные углы, чтобы не обидеть ни рекламодателей, ни зрителей. Главную роль сыграл Эрик Маккормак — красивый мужчина и гетеросексуал. Его персонаж, Уилл, — корпоративный юрист (согласно стереотипам 1990-х годов, далеко не типичная профессия для геев). Режиссёром первого сезона был Джимми Берроуз, который снимал почти все популярные ситкомы 70-х годов. «Уилл и Грейс» был сериалом про гея. Однако Берроуз сделал всё, чтобы поначалу Уилл не выглядел как гей.
Некоторые представители гей-сообщества раскритиковали сериал именно по этой причине. Однако они были неправы. Сериал был очень революционным. Почему? Потому что он нарушал все три правила, о которых говорит Доу. Персонажи-геи в центре повествования? Есть. Сериала не было бы без Уилла и Джека. Гомосексуальность не преподносится как проблема? Есть. Геи проводят время в обществе других геев? Есть.
Посыл «Уилл и Грейс» можно резюмировать так: «Уилл — весёлый, успешный и приятный человек. Он может любить и заслуживает любви. Его определяют крепкие отношения с окружающими его людьми. Он нормальный. А ещё он гей».
В ходе своего эксперимента Дэймон Центола обнаружил, что всего 25 процентов людей могут нарушить существующий консенсус. Причём перемена происходит не постепенно. Не появляется несколько несогласных при 20 процентах, чуть больше при 22 процентах, а при 25 процентах к ним присоединяются остальные. До 25 процентов не происходит ничего — а затем всё резко меняется.
Если бы перемена была постепенной, вы бы знали, что приближаетесь к своей цели, и не были бы удивлены, достигнув её. Однако поскольку сначала не меняется ничего, а затем вдруг меняется всё, вы испытываете разочарование, когда ничего не происходит, а потом изумляетесь, когда всё меняется.
Именно в такой ситуации оказались активисты, боровшиеся за легализацию однополых браков. Они были близки к победе, но им казалось, что они проигрывают. Они не осознавали, что сверхистория постепенно изменялась в их пользу. Ирония заключается в том, что многие из них каждый четверг смотрели «Уилл и Грейс». Доказательства того, что всё меняется, были прямо у них перед глазами. Но они были неспособны соединить точки.
ЧАСТЬ ЧЕТВЁРТАЯ
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Глава 9
Сверхистории, суперраспространители и групповые пропорции
Опиумный мак — это красивый цветок на длинном стебельке. Когда он отцветает, лепестки опадают и открывают взору шишечку, наполненную густой желтоватой жидкостью. Если высушить её, то получим опиум. Выделение алкалоидов даёт нечто ещё более ценное. В начале XIX веке немецкий фармацевт Фридрих Сертюрнер изолировал первые алкалоиды мака и назвал своё открытие морфином — в честь древнегреческого бога сна Морфея. Морфин облегчал боль и обеспечивал приятную эйфорию. А ещё он вызывал сильную зависимость.
Следующим даром мака был кодеин, выделенный в 1832 году французским химиком Пьером Жаном Робике. Через 40 лет после этого английский химик Алдер Райт нагрел смесь морфина с уксусным ангидридом, надеясь получить опиат, не вызывающий привыкания. Получился героин, который долгое время считался безопасной альтернативой морфину.
Затем в 1916 году двое немецких химиков взяли сходный с кодеином алкалоид тебаин, ресинтезировали его и получили оксикодон. Оксикодон ждал своей славы 80 лет — когда компания Purdue Pharma превратила его в обезболивающее и стала продавать под маркой OxyContin. Это одно из самых печально известных отпускаемых по рецепту лекарств.
Руководители Purdue Pharma, семейство Саклеров, предстали перед Конгрессом за роль, которую компания сыграла в опиоидном кризисе. Внук одного из основателей, Дэвид Саклер, сказал:
«Я принимаю моральную ответственность за произошедшее, потому что наш продукт, вопреки нашим намерениям и усилиям, стал ассоциироваться со злоупотреблением и зависимостью».
«Стал ассоциироваться». Саклер использовал пассивный залог. Подобное дистанцирование и отрицание очень распространено. Мы убеждаем себя, что эпидемии необъяснимы, что мы бессильны перед их распространением и не несём за них никакой ответственности. Мы сочувствуем родителям детей из Поплар-Гроув. Мы говорим себе, что Майами ничем не отличается от других городов. Мы с недоумением наблюдаем за изменением общественного мнения об однополых браках. Но во всех этих случаях мы неправы.
Поэтому давайте используем то, что мы узнали о суперраспространителях, групповых пропорциях и сверхисториях, чтобы осмылить катастрофу, к которой привёл OxyContin. Ведь теперь мы можем понять решения и обстоятельства, приведшие к опиоидной эпидемии.
В выпуске научного журнала «Population and Development Review» за март 2019 года была опубликована статья демографа Джессики Йо, в которой есть график, показывающий, сколько людей умерло от передозировки наркотиками в странах с высоким уровнем доходов с 1994 по 2015 год (на графике показано количество смертей на 100 тысяч человек).
Лишь в одной стране ситуация с передозировкой опиоидами катастрофическая. Это США.
Опиоидный кризис — не мировая, а исключительно американская проблема; эпидемия, которая существует в пределах конкретных границ. В данном случае территория огромная, поэтому некорректно называть это малотерриториальной изменчивостью. Или..?
Обратимся к анализу, опубликованному в марте 2019 года Линой Шибер из Центра по контролю и профилактике заболеваний США. В нём есть таблица, показывающая количество опиоидных анальгетиков, ежегодно прописываемых в каждом американском штате с 2006 по 2017 год. Для простоты ограничимся цифрами за 2006 год, ведь именно тогда эпидемия начала набирать обороты (количество доз указано на одного человека в год).
Алабама — 808,8 Аляска — 614,4 Аризона — 735,0 Арканзас — 765,7 Делавэр — 881,5 Иллинойс — 366 Индиана — 756,6 Калифорния — 450,2 Колорадо — 495,4 Коннектикут — 648,3
Цифры в разных штатах сильно отличаются. В Алабаме показатель почти в 2 раза выше, чем в Калифорнии. В Делавэре показатель очень высокий, а в Колорадо — низкий. Иллинойс и Индиана — соседние штаты с примерно одинаковым уровнем бедности, безработицы и доходов. Почему же в Индиане цифры в 2 раза выше, чем в Иллинойсе?
Опиоидная эпидемия часто считается следствием социального и экономического кризисов, от которых страдает американский рабочий класс: потери рабочих мест в промышленном секторе, распаде семьи, психических расстройств, отчаяния. Все эти проблемы существуют, но они не могут служить объяснением. Италия намного беднее США, а уровень безработицы там намного выше. В Британии также хватает социальных проблем. Почему эти страны не страдают от опиоидного кризиса?
Теперь мы знаем, что для того, чтобы осмыслить изменчивость, необходимо обратиться к сверхистории. Какая сверхистория помогает понять различия в употреблении опиоидов?
Пол Мэдден — человек, забытый историей. Он был юристом и работал в прокуратуре Сан-Франциско. В 1939 году его назначили директором Калифорнийского бюро по контролю за распространением наркотиков. Мэдден выполнял в Калифорнии ту же роль, что и его знаменитый современник Эдгар Гувер, глава ФБР. Он был лицом правоохранительных органов. В газетах можно было увидеть его фотографию с горой контрабандного кокаина. По радио можно было услышать, как он пугает засильем нелегальных наркотиков из Мексики, Китая и Японии.
Однако его главной одержимостью были не заграничные наркотики, а прописываемые врачами обезболивающие. Он подозревал, что легальные препараты использовались в нелегальных целях. Врачи прописывали опиоиды всем подряд. Мошенники подделывали рецепты и перепродавали препараты на улицах.
Мэдден нашёл оригинальное решение: он составил список всех производных мака и убедил легислатуру штата Калифорния принять поправку к Кодексу здравоохранения, которая получила номер 2606.
Согласно ей, врачи должны были использовать при прописывании опиоидов специальный формуляр с серийным номером. Каждый рецепт должен был заполняться в трёх экземплярах — один оставался у врача, второй хранился в аптеке, а третий отправлялся в бюро по контролю за распространением наркотиков.
Вскоре после принятия нового закона у Мэддена появилось и первое серьёзное дело. Подозреваемым был нечистый на руку врач по имени Нэйтен Хаусман из Сан-Франциско. Он на протяжении 17 лет лечил некую Альму Элизабет Блэк от болезни, которая после смерти женщины не была подтверждена при вскрытии. «Лечил» Хаусман свою пациентку морфином. После смерти Блэк оставила врачу всё своё состояние. Когда агенты провели обыск в аптеке Хаусмана, то обнаружили 345 рецептов на морфин, выписанные 200 разным пациентам. Всего о 4 из них он сообщил бюро. Хаусман был арестован и в итоге попал в тюрьму Сан-Квентин. Это было послание Пола Мэддена всем врачам: он не шутит.
Ранее мы рассмотрели разные пути возникновения сверхисторий. Сверхистория Поплар-Гроув родилась из-за того, что родители требовали многого от своих детей. Сверхистория Майами — в силу сочетания нескольких событий: волны эмиграции с Кубы, расширения торговли кокаином и расовых волений 1970-х годов. В случае с Холокостом огромную роль сыграл телесериал.
Чем больше Мэдден говорил о своём новом плане в своих выступлениях, тем больше тот перерастал в нечто большее. Прежде выписывание рецепта было конфиденциальным. Теперь оно стало публичным актом и имело реальные последствия.
В 1943 году Гавайи приняли закон аналогичный калифорнийскому. Через 18 лет то же самое сделали сначала Иллинойс, а затем Айдахо, Нью-Йорк, Род-Айленд, Техас и Мичиган. Одержимость одного человека переросла в национальное явление. Закон превратился в сверхисторию.
Прошло 50 лет, и возникла ещё одна сверхистория.
Рассел Портеной вырос в Йонкерсе, неподалёку от Нью-Йорка, в рабочей семье. Он первым в семье поступил в уиниверситет. Окончив медицинский факультет, он начал преподавать в Медицинском колледже имени Альберта Эйнштейна, где его наставником был врач по имени Рон Каннер.
Прежде стандартный подход в медицине был следующим: если пациент испытывал сильную боль из-за проблем со спиной, врач лечил его спину; если больной раком испытывал боль, врач лечил рак. Боль воспринималась как проявление болезни. Каннер считал такой подход устаревшим и верил, что врач должен лечить от боли, какой бы ни была причина.
Каннер оказал огромное влияние на Портеноя, и тот уверовал в то, что врачи должны начать воспринимать боль всерьёз и не бояться прописывать опиоиды. Портеной называл опиоиды «даром природы». В интервью «Нью-Йорк таймс» в 1993 году он сказал, что подобные препараты «можно принимать на протяжении долгого времени, не опасаясь побочных эффектов … и привыкания».
Такой была сверхистория Портеноя. Люди вроде Мэддена слишком беспокоились из-за вреда, который могли причинить некоторые недобросовестные врачи. Это привело к ограничениям, из-за которых большинство врачей не могли помочь пациентам, страдающим от сильной боли. «Врачи не должны бояться использовать эти препараты в легальных медицинских целях», — говорил Портеной.
Портеной стал настоящей звездой. Чтобы попасть к нему на приём в медицинском центре Бет-Изрейел, необходимо было записываться за 4 месяца. Его имя постоянно фигурировало в новостях. Его даже окрестили королём боли. Количество его последователей росло.
К середине 1990-х количество штатов, в которых действовал закон Мэддена, сократилось до 5 (Техас, Калифорния, Нью-Йорк, Иллинойс и Айдахо). Остальные поддерживали Портеноя.
Если бы в те годы вы спросили рядового американца, на чьей стороне его штат, он, скорее всего, не смог бы ответить. А вот малоизвестная фармацевтическая компания из Коннектикута под названием Purdue Pharma отлично это знала.
Purdue Pharma производила препарат на базе морфина MS Contin, который прописывался преимущественно пациентам на поздней стадии рака. Но у Саклеров, которые управляли компанией, были большие амбиции. Поэтому они переключились на оксикодон. На тот момент использовалось сочетание оксикодона с ацетаминофеном или аспирином (Percocet и Percodan). Это снижало вероятность злоупотребления, ведь ацетаминофен в больших количествах разрушает печень. Purdue убрали ацетаминофен и повысили дозировку. Percocet и Percodan содержат по 5 миллиграммов оксикодона. В таблетках Purdue оксикодона было в 2 раза больше (и это в таблетках с минимальной дозировкой). Более того, была создана таблетка пролонгированного действия, что позволяло принимать лекарство один раз в день, а не каждые несколько часов. Новый препарат получил название OxyContin. И предназначалось это мощное обезболивающее не для больных раком, а для обычных людей.
Запуск OxyContin сопровождался одной из самых агрессивных маркетинговых кампаний в истории медицины. Она была направлена исключительно на штаты, в которых не действовали законы Мэддена: Западную Вирджинию, Индиану, Неваду, Оклахому и Теннесси. Вот почему опиоидная эпидемия затронула не все штаты в одинаковой мере и стала ярким примером малотерриториальной изменчивости.
Список главных потребителей опиоидов возглавляют пять «штатов Портеноя»:
Невада — 1.019,9 Западная Вирджиния — 1.011,6 Теннесси — 938,3 Оклахома — 884,9 Делавэр — 881,5
Сравните со «штатами Мэддена»:
Иллинойс — 366 Нью-Йорк — 441,6 Калифорния — 450,2 Техас — 453,1 Айдахо — 561,1
Только задумайтесь об этом. Сверхистория о том, что опиоиды отличаются от остальных лекарств, созданная после Второй мировой войны, оказалась настолько устойчивой, что даже полстолетия спустя Purdue столкнулась с противодействием в определённых штатах.
Различия между штатами сохраняются по сей день даже несмотря на то, что причиной опиоидного кризиса сегодня является не OxyContin, а фентанил, производящийся в подпольных нарколабораториях китайских и мексиканских наркокартелей.
Где бы сейчас ни был Пол Мэдден, он смотрит на нас и приговаривает: «Я же предупреждал».
Рассмотрим теперь второй элемент эпидемий — суперраспространителей.
В 2013 году Purdue наняла консалтинговую фирму McKinsey. Саклеры объяснили консультантам, что их компания переживает кризис. После выхода OxyContin на рынок продажи выросли с 49 миллионов до 1 миллиарда долларов в 2005 году. Однако затем Министерство юстиции США обвинило Purdue Pharma в сокрытии информации об аддиктивности препарата и наложило один из крупнейших штрафов в истории фармацевтического бизнеса. Репутация OxyContin пострадала. К тому же, срок патента истекал.
Консультанты McKinsey разработали новую стратегию, нацеленную на примерно 2.500 врачей, выписывавших в среднем по 247 рецептов на OxyContin каждые полгода (то есть суперраспространителей). Сосредоточиться необходимо было прежде всего на молодых врачах, только начинающих свою карьеру; врачах, которых не тревожила репутация OxyContin; и врачах, которым по той или иной причине нравилось общаться с торговыми представителями.
Одной из целей Purdue в Теннесси (одном из самых прибыльных для компании штатов) был врач по имени Майкл Роудс, владевший клиникой неподалёку от Нэшвилла. В 2007 году он выписал 297 рецептов на OxyContin. Это сделало его предметом особого внимания со стороны торговых представителей. К тому моменту, как его лишили лицензии, он провёл с торговыми представителями Purdue как минимум 126 встреч. В 2008 году он выписал 1.082 рецепта — а затем ещё 1.204 в 2009 и 1.307 в 2010.
В общей сложности с 2006 по 2015 год Роудс прописал 319,560 таблеток OxyContin. Майкл Роудс был Нэйтеном Хаусманом штата Теннесси.
Когда начался опиоидный кризис, эпидемиолог Мэтью Кьянг подсчитал, что 1 процент врачей «выписали 49 процентов всех доз опиоидов». Суперраспространители прописывали в тысячу раз больше доз, чем среднестатистический врач.
Опиоидный кризис можно разделить на 3 фазы. Первой было решение Purdue игнорировать штаты, верящие в сверхисторию Мэддена. Второй — беспринципное использование закона малых чисел со стороны McKinsey. Но третья фаза имела самые катастрофические последствия и привела к изменению масштабов кризиса.
Летом 2010 года Purdue заменила прежнюю версию OxyContin на новую — OxyContin OP. Новая версия имела тот же состав, но её нельязя было растирать в порошок и нюхать. Она имела консистенцию мармеладного мишки.
Все ожидали, что это сработает — некоторые переключатся на другие наркотики, но большинство перестанут употреблять вовсе. Люди, принимавшие OxyContin, не были обычными наркоманами — у них были работа, дом и определённый статус. Они могли получить аналогичный кайф от героина, но они не были людьми, которые балуются нелегальными наркотиками.
Даже среди людей, принимавших опиоиды, были определённые категории: одни нюхали, другие кололись, третьи глотали таблетки. Предполагалось, что эти пропорции были неизменными, поэтому устранение одного типа приведёт к уменьшению масштабов проблемы в целом.
Однако данная оценка оказалась ошибочной. Пропорции оказались изменчивыми. А мы теперь знаем, что эпидемии очень чувствительны к изменению групповых пропорций.
Взгляните на следующую таблицу. В ней показано количество передозировок опиоидами на 100 тысяч человек.
Это пропорции до выпуска нового варианта OxyContin. Как вы видите, от препаратов вроде OxyContin умирало в 5 раз больше людей, чем от героина и фентанила. Если опиоидная эпидемия всё же имеет место, то лучше иметь именно ситуацию, когда большинство людей зависимы от препаратов, отпускаемых по рецепту. За такой эпидемией стоит фармацевтическая компания, которая отвечает перед своими акционерами и отчитывается перед государственным регулятором. Выписывают препараты врачи. Каждая транзакция документируется. Когда что-то идёт не так, об этом становится известно. Существуют рычаги влияния. Врачей-суперраспространителей можно найти и остановить, а их пациентам помочь.
Выпуск новой версии OxyContin изменил групповые пропорции. Вопреки всем ожиданиям, люди, которые больше не могли растирать таблетки OxyContin, перешли на героин и фентанил. Взгляните на статистику после 2011 года.
Количество передозировок героином к 2017 году выросло в 3,5 раза, а фентанилом — более чем в 11 раз.
Наркозависимые стали клиентами преступников. Страховка перестала покрывать наркотики. Люди стали покупать наркотики, сделанные в подпольной лаборатории и смешанные неизвестно с чем. Вместо того, чтобы нюхать, они стали колоться, а через грязные иглы можно заразиться ВИЧ и гепатитом.
Сегодня ситуация настолько плачевная, что, оглядываясь назад, было бы лучше, если бы Purdue не выпустила новую версию OxyContin, и всё осталось бы по-прежнему.
Экономист Дэвид Пауэлл и его коллега Розали Пакула проанализировали, что произошло бы, если бы новая версия OxyContin не была выпущена. На графике две линии. Сплошная показывает реальную ситуацию, а пунктирная — гипотетическую.
Вот что они пишут: «По нашим оценкам, выпуск новой версии препарата привёл к увеличению количества передозировок на 11,6 случая на 100 тысяч человек, то есть более чем на 100 процентов по сравнению с альтернативным сценарием». Более того, обратите внимание, что пунктирная линия в конце идёт вниз. То есть, если бы все осталось по-прежнему, эпидемия в итоге пошла бы на спад. Мы постепенно выигрывали войну с опиоидами. Однако мы не хотели понимать, как устроены эпидемии. Поэтому появился OxyContin OP, и всё пошло под откос.
К началу 2020-х годов опиоидная эпидемия, начавшаяся в 1996 году с появления OxyContin, уносила 80 тысяч американских жизней ежегодно.
Кэт Саклер позже сказала: «Я пыталась понять, было ли что-то, что я могла сделать иначе, если бы знала тогда то, что я знаю сейчас. Но ничто не приходит в голову». С этим трудно согласиться — как трудно согласиться и с тем, что мы не несём ответственности за эпидемии, потому что они возникают из ниоткуда.
Эпидемии подчиняются правилам и имеют границы. Они обуславливаются сверхисториями — а сверхистории создаём мы. Масштаб эпидемий меняется при достижении переломных моментов — и мы можем определить, когда наступают эти переломные моменты. За эпидемиями стоят определённые люди, и этих людей можно установить. Мы обладаем инструментами, позволяющими контролировать эпидемии. Необходимо только ими воспользоваться.
©Malcolm Gladwell
Это сокращённая версия книги. Оригинал можно почитать тут.
Comments