«Адский дедушка», битник Уильям Сьюард Берроуз, почётный торчок Американской академии искусств и литературы с 1981 года, очень любил читать — и делал это лучше многих других любителей пошелестеть страничкой. Всё дело в том, что Берроуз читал как писатель: с прицелом одолжить у любимцев удачные куски. В первой части трёхчастной лекции «Как читать книги» мастер творческого заимствования рассказал, что искусство похоже на пищеварение. Сегодня он покажет своих любимых антигероев.
АНТИГЕРОИ
Плутовской роман
Перейдём теперь от героев — хотя Разумова едва ли можно назвать таковым — к антигероям и плутовскому роману. Плутовской роман неотделим от идеи антигероя. Любопытно также, что самый ранний роман в истории — «Сатирикон» Гая Петрония Арбитра — это плутовской роман. Это очень смешная и современная книга, главный герой которой — мелкий вор и авантюрист, ведущий крайне рискованный образ жизни. Ещё один ранний пример плутовского романа — «Злосчастный путешественник» Томаса Нэша, написанный в XVI веке. Главный герой, Джек Уилтон, типичный для данного рода литературы персонаж, переживает различные злоключения, нередко комические по своей природе.
Большинство плутовских романов смешные, а их главный герой неизменно аутсайдер. Когда пропасть между тем, что человек должен чувствовать, думать, говорить и делать, и тем, что он на самом деле чувствует и думает, становится слишком большой — появляется антигерой. Его поведение часто настолько эксцентрично, что оно вызывает скорее смех, чем возмущение.
Есть три автора, которые, как мне кажется, продолжают традицию плутовского романа, но обычно не считаются его представителями. Это Джейн Боулз, Дентон Уэлч и Луи-Фердинанд Селин. Да и себя самого я тоже отношу к данной традиции.
Луи-Фердинанд Селин, «Путешествие на край ночи»
В этой книге есть очень смешная сцена на корабле. Герой садится на корабль, плывущий в Африку. Остальные пассажиры — чиновники и военные, поэтому они не платят. Когда они узнают, что он заплатил за свой билет, то начинают подозревать, что он сутенёр, наркоторговец и к тому же педераст. В итоге они окружают его на палубе и готовятся избить. Тогда он подскакивает к капитану, хватает его за руки и восклицает: «Какие могут быть свары между храбрецами, господа офицеры? Да здравствует Франция, чёрт возьми! Да здравствует Франция!». Вот как он объясняет свой поступок:
«Офицеру, как бы дурно он ни был настроен, трудно публично съездить по роже гражданскому, когда тот кричит, да ещё так громко, как я: "Да здравствует Франция!". Это колебание спасло меня».
«Во время этого испытания унижением я почувствовал, епе моё самолюбие, и без того готовое меня покинуть, всё больше сходит на нет, оставляет меня и, так сказать, официально порывает со мной. Что ни говори, это приятнейший момент. После этого случая мне навсегда стало бесконечно свободно и легко — в нравственном смысле, конечно. Может быть, когда нужно выбраться из житейского переплёта, человеку необходимей всего страх. Лично я с того дня отказался от всякого иного оружия и добродетелей».
Затем все вместе отправляются в бар, где они начинают рассказывать ему о своих военных подвигах, а он им подпевает: «Вот прекрасная страница истории!». И они решают, что он все-таки славный парень.
По прибытии в Африку также есть несколько очень забавных сцен. Вот одна из них:
«Нескончаемо тянулись нелепые личные и групповые распри между военными и администрацией, между администрацией и коммерсантами, между временными союзами администрации и коммерсантов против военных, между всеми белыми и неграми и, наконец, между самими неграми. Таким образом, капли энергии, которые ещё оставались от малярии, жажды и солнца, растрачивались на такую жгучую, такую непримиримую ненависть, что многие колонизаторы подыхали от неё на месте, как скорпионы от собственного яда».
Дентон Уэлч, «Первое путешествие» и «Голос сквозь облака»
Дентон Уэлч — автор совершенно другого типа. Я часто рекомендую его молодым писателям, которые говорят, что им не о чем писать, потому что Уэлч может выжать целую главу из чаепития или покупки табакерки. Я хотел бы прочитать несколько отрывков из «Первого путешествия» и «Голоса сквозь облака».
Вот моя любимая сцена из «Первого путешествия», в которой солдаты ссаживают пассажиров с поезда, и те вынуждены остановиться в отеле в маленьком китайском городке:
«Одурманенного вида слуга вышел из номера и провёл нас вверх по лестнице в ещё один широкий коридор. Здесь чувствовался отчётливый запах опиума, висевший в воздухе, и так наполненном запахами чеснока и пота. На лавочках спали люди. Один из них недавно проснулся, и его сразу стошнило. Рядом с ним была лужа рвоты. Открылась дверь, и из неё выбежали два подростка-китайца. На них не было ничего, кроме европейских рубашек. Когда они проносились мимо, я с удивлением заметил, что на груди у одного из них нелепо барахтался маленький крестик из чёрного дерева и слоновой кости. Усталый слуга не подал виду. Я снова улёгся на кровать и стал ждать рассвета. Тот пришёл в виде маленькой полосы, как воспалённое веко на сером лице. Утро казалось старым и измождённым, ещё не начавшись. Жизнь в коридоре возобновилась, слышались звуки рвоты и пререкания слуг».
А вот предисловие к «Голосу сквозь облака»:
«Практически законченная рукопись этого романа Дентона Уэлча лежала у изголовья его кровати, когда он умер в возрасте тридцати одного года. На протяжении тринадцати лет он мучился из-за хронической болезни, вызванной дорожным происшествием, в котором он получил серьёзный перелом позвоночника».
Он ехал по дороге на велосипеде, и какая-то женщина сбила его на своей машине. Так он стал инвалидом, а эта книга описывает его жизнь в больнице. Ранее я рассказывал об упражнении, которое учит обращать внимание на происходящее вокруг и на собственные мысли. Именно этим Уэлч занимался, когда с ним произошел несчастный случай. Если бы он чуть дольше задержался в церкви или не так долго оставался в кафе, этого бы не произошло.
Так вот, он идёт в церковь, но чувствует себя там не в своей тарелке и решает пойти выпить кофе.
«Я остановился перед небольшим двухэтажным домом восемнадцатого века с портиком из ионических колонн. Фасад был обезображен вывесками, рекламирующими содовую и сигареты».
«Я сел за один из маленьких столиков и заказал кофе с печеньем. Ожидая свой заказ, я смотрел в окно на маленькие фигуры, которые двигались на ярко-зелёном и бледно-розовом фоне поля для гольфа».
«Рассматривая окна, я заметил, что некоторые из красивых медных ручек на ставнях были сломаны или отсутствовали. Я испытал смутное чувство ущербности мира. Официантка принесла мне кофе, а затем снова удалилась за стойку и начала разговаривать со своей подругой, тихо посмеиваясь. Я хотел понять, не смеются ли они надо мной, но её голос был настолько тихим, что мне не удавалось ничего расслышать».
Он оставался в кафе довольно долго и это, конечно же, имело решающее значение.
«В конце концов, я поднялся, чтобы уйти, и в последний раз осмотрел комнату. Я затем еще раз пересёк галерею и прошёл под перекрытием. В моей голове кружились планы по реставрации дома. Я безжалостно избавлялся от официанток, кружевных обоев, абажуров, плетёной мебели и стойки».
Он вышел на улицу.
«Я подумал, что до сих пор прогулка была лёгкой и приятной. Мне казалось, что я многое потерял, оставляя велосипед за городом и не беря его с собой в Лондон раньше. Я двигался вдоль прямой широкой дороги, держась у обочины, не оглядываясь назад и не беспокоясь о машинах. И вдруг сквозь облако боли я услышал голос».
После того как его сбивает машина, он некоторое время лежит без сознания, а затем подходит полицейский, и его увозят в больницу. Как я уже говорил, он так и не оправился. Примечательно, что изначально он был художником и начал писать лишь после несчастного случая.
Джейн Боулз, «Две серьёзные дамы»
Жизнь Джейн Болуз была полна самых разных происшествий. Однажды, когда уже готовая рукопись лежала у неё на столе, вдруг подул сильный ветер и унёс страницы через открытое окно. Рукопись так и не удалось найти, и у Джейн не осталось копии. Позже у неё случился удар, после которого она и умерла в госпитале Малаги в 1973 году. Она немного написала за свою жизнь: все её сочинения умещаются в один том.
Я считаю роман «Две серьёзные дамы» классикой комедийной литературы. Сцены и диалоги из этой книги не мог бы написать никто кроме Джейн Боулз. Вот очень забавная сцена, в которой миссис Копперфильд и шлюха Пасифика спят в одной комнате, когда вдруг заявляется один из клиентов Пасифики и начинает колотить в дверь. Пасифика тут же подскакивает и пытается подвинуть комод, чтобы заблокировать дверь.
«Миссис копперфильд пришла в возбуждение.
— Нет-нет, я всегда обещала себе, что буду открывать дверь тому, кто пытается ворваться ко мне. Тогда у него будет меньше причин быть моим врагом. Чем дольше он остаётся за дверью, тем злее становится. Когда я открою дверь, я первым делом скажу ему: „Мы — твои друзья“, и тогда он, возможно, перестанет злиться».
Ещё одна забавная сцена разворачивается в баре. Миссис Квилл, владелица борделя, зовёт миссис Копперфильд, чтобы выставить её вон за неоплаченный счёт, и та приходит, наряженная в меховую накидку, несмотря на жару:
«Несмотря на то, что она была не накрашена и обильно потела, она была уверена, что обслуга отеля относилась к ней с определённым почтением из-за её меховой накидки».
В действительности всё совсем наоборот. Затем появляется помощник управляющего:
«Помощник управляющего с презрением глядел на поднятое кверху лицо миссис Копперфильд. Он терпеть не мог её резкие черты лица и пронзительный голос. Он находил её даже более омерзительной, чем миссис Квилл. Ему вообще не нравились женщины».
Разное
Брайон Гайсин, «Процесс»
В 1959 году Брайон Гайсин сказал, что литература на пятьдесят лет отстаёт от живописи, и впервые применил технику коллажа к письму. Но как живопись оказалась на пятьдесят лет впереди литературы? Большинство продвижений в любой области происходят по необходимости. Не секрет, что самые важные открытия в медицине последних веков были сделаны из-за войн. Эволюция — тоже следствие необходимости. Кто знает, возможно, будущее на этой планете принадлежит существам, питающимся радиацией — во всяком случае, у них определённо очень мощное лобби. Так вот, когда-то художники безмятежно рисовали пасущихся в поле коров, а ценители выкладывали за их картины бешеные деньги. Фотография положила конец этой райской жизни. Фотографы начали снимать коров, и художники вынуждены были переключиться на что-то другое. Так появились коллаж, импрессионизм, минимализм, боди-арт, хэппенинги. Какое же изобретение может положить конец линейному повествованию? Возможно, диктофон с субвокальным распознаванием. Сейчас всё идет к появлению такого устройства.
«Процесс» — одна из самых недооцененных книг. Очень мало копий было продано, и ещё меньше — с энтузиазмом прочитано теми, кто их купил. В «Процессе» Брайон Гайсин устраняет всеведущего автора, знающего прошлое, настоящее и будущее, а также самые сокровенные мысли и чувства своих персонажей. В романе нет ничего, что повествователь не мог бы знать из личного опыта. Главы называются Я, ТЫ, ОН, ОНО, ОНА, МЫ, ВЫ (жен.), ВЫ (муж.) и ОНИ. Все они записаны на магнитофон Улисса О. Хэнсона, чернокожего профессора-наркомана, путешествующего через пустыню. Поднимается занавес, и история начинается с магнитофона у белой стены. В стене есть круглое отверстие, через которое мы видим голубое небо Африки. Чёрный палец нажимает кнопку.
«Я посреди Сахары, направляюсь на юг. С каждым днём путешествия я всё меньше знаю, кто я, куда я иду и зачем. Пустыня настолько обширна — понадобится целая жизнь, чтобы пройти от одного её края до другого, и целое детство, чтобы пересечь её в самом узком месте».
Главы «Я» и «ТЫ» — это история Хамри, который родился в горной деревне Джуджука, где по-прежнему совершаются обряды в честь Пана. Однажды он и сам исполнял роль бога-козла во время четырёхдневного фестиваля. И он вовсе не желает оставаться просто записью. Затем церемониймейстер Хассан Мерикани представляет межпланетный водевильный дуэт, семейство Химмеров. Эти двое путешествуют по Африке с миллионом долларов в чемодане, оставляя позади себя след из мятежей и разрушений. Единственный и неповторимый Тай Химмер, Доктор грамматологии, Наследственный Епископ Далёкого острова говорит:
«Я испробовал весь ассортимент — от вуду до нравственного перевооружения, от сайентологии до субуда. Я изучил все школы восточного мистицизма. И я заявляю перед всеми, что Марокко — это Дикий Запад духовности…»
Он отдаёт Изумрудную печать, которую называет «Начало и Конец Слов», чёрному профессору. Такая печать в действительности существовала, и он на самом деле дал её Брайону. В конце концов, нам удалось продать её в Лондоне, но выручили мы за неё не очень много. В Библии говорится: «В начале было Слово». Но в начале чего? Того, что мы зовём историей, которая насчитывает всего лишь около десяти тысяч лет. В истории не может быть новых ролей, потому что она была записана заранее. Весь мир содержится в этом Слове.
Последняя глава — «ОНИ». Семейство Химмеров ненадолго появляется в кадре, превратившись в заурядную пару из Иллинойса. Хассан, с неизменной трубкой кифа в зубах, снова в поезде; он направляется в Алгут, чтобы приступить к работе в школе. Мираж растворился в воздухе, плёнка измельчена в прах. Магнитофон превращается в Изумрудную печать, покрытую песком и пылью. ОНИ все высказались. Изумруд был плёнкой. Процесс был Словом, иллюзией языка.
Пол Боулз, «Под покровом небес»
Первые две книги Боулза — «Под покровом небес» и «Пусть льёт» — особенно хороши: в них ощущается тяжёлая, почти осязаемая темнота. Вот отрывок, в котором описывается тифоидная лихорадка (к слову, Боулз сам пережил тифоидную лихорадку, так что он знает, о чём говорит):
«Улица вела вверх на вершину крутого холма, где сияло жгучее солнце, а на тротуарах сгрудилась разглядывающая витрины толпа. У него было ощущение, что на боковых улицах снуёт транспорт, но там лежали тёмные тени. В толпе росло напряжение; люди чего-то ждали. Чего именно, он не знал. Весь день был заряжен напряжением, висел на волоске, готовый рухнуть. Вдруг в верхнем конце улицы показался исполинский, сверкающий на солнце автомобиль. Он взмыл на гребень холма и съехал вниз, дико вихляя от одной обочины к другой. В толпе поднялся истошный крик. Он повернул и заметался в поисках двери. На углу была кондитерская, её витрины ломились от тортов и меренг. Он обшарил стену. Только бы добраться до двери… Он резко обернулся — и окаменел, прикованный к месту. В чудовищной вспышке солнца, отразившейся в брызгах разлетевшегося стекла, он увидел пригвоздивший его к камню металл. Он услышал собственный жалкий крик и почувствовал, как металл проходит насквозь, вспарывая его кишки. Когда же он попытался опрокинуться навзничь, потерять сознание, то обнаружил своё лицо в нескольких сантиметрах от по-прежнему нетронутых сластей, выстроившихся рядком на своей покрытой вощёной бумагой полке».
В конце книги есть ещё один очень хороший момент. Кит, жена человека, который умер от тифа, потерялась в пустыне, и шейх сделал её своей секс-рабыней. Её находят и привозят обратно в город. Мисс Ферри, женщина из посольства, которая сопровождает её в отель, говорит:
«По большому счёту, Сахара не так уж и велика, если присмотреться. Люди не пропадают там ни с того ни с сего. Не то что здесь в городе, в Касбе…»
В конце концов, мисс Ферри всё понимает.
«"Господи, да она помешанная!" — сказала она себе. Она открыла дверцу, выскочила из машины и кинулась в гостиницу к стойке портье. Ей потребовалось время, чтобы суметь объясниться».
«Через несколько минут к поджидавшему такси вышли двое мужчин. Они заглянули внутрь, скользнули взглядом в обе стороны тротуара; затем обратились с вопросом к водителю, который пожал плечами. В этот момент мимо проезжал битком набитый трамвай, заполненный главным образом местными докерами в синих комбинезонах. Внутри, озарив на мгновение тесный сумрак, мигнули огни, стоящие накренились. Заворачивая за угол и трезвоня, он начал взбираться на холм мимо «Café d’Eckmühl-Noiseux», где на вечернем ветру хлопали тенты, мимо «Bar Métropole» с его горланящим радио, мимо «Café de France», сверкающего своими зеркалами и медью. С грохотом подналёг, рассекая заполнившую улицу толпу, проскрежетал, огибая ещё один угол, и стал медленно подниматься по Avenue Galliéni. Внизу показались портовые огни и исказились в ряби тихо колыхавшейся воды. Потом возникли смутные очертания построек победнее, улицы померкли и погрузились во мрак. У окраины арабского квартала трамвай, всё ещё перегруженный людьми, сделал широкий поворот на сто восемьдесят градусов и остановился; то был конец пути».
Эта нимфоманка отправилась в арабский квартал. Она предпочитала оставаться потерянной.
Томас де Квинси, «Исповедь англичанина, употребляющего опиум»
Я бы сказал, что «Исповедь англичанина, употребляющего опиум» — до сих пор лучшая книга на данную тему.
Де Квинси рассказал обо всём: об использовании опиума в качестве болеутоляющего, о злоупотреблении, зависимости, ломке. Он дошёл до очень крупной дозы, а затем снова вернулся к умеренной. В книге есть очень забавный отрывок, где он высмеивает Кольриджа:
«Общеизвестно, что в Бристоле (за это я могу ручаться сам, но, вероятно, во многих других местах также) он дошёл до того, что стал нанимать носильщиков, извозчиков и прочих людей, чтобы те силой не давали ему заходить в аптеку. Но поскольку власть остановить его принадлежала исключительно ему самому, эти бедняги оказывались перед метафизической дилеммой, которую не смогли бы разрешить даже Фома Аквинский вкупе с главой Ордена Иезуитов. Данная мучительная дилемма оборачивалась, например, такими сценами:
— О, сэр, — взмаливался носильщик — умоляюще, но одновременно полу-повелительно (ведь независимо от того, оказывал ли он сопротивление или нет, дневная плата бедняги оказывалась в опасности), — вы не должны; сэр, подумайте о вашей жене…
Трансцендентальный философ:
— О какой ещё жене? У меня нет жены.
Носильщик:
— Ну же, сэр, не стоит. Разве вы не говорили не далее как вчера
Трансцендентальный философ:
— Пф! Вчера было давно. Известно ли тебе, любезный, что бывали случаи, когда люди умирали из-за тяги к опиуму?
Носильщик:
— Но вы же говорили мне не слушать…
Трансцендентальный философ:
— Вздор! Возникла крайняя необходимость — совершенно внезапно. Не имеет значения, что я говорил тебе давным-давно. Сейчас я говорю — если ты сию минуту не уберёшь свою руку от двери…»
©William S. Burroughs
Σχόλια