Недавно на «Парантезе» вышел перевод бестселлера Жеральда Броннера «Когнитивный апокалипсис». Сегодня мы познакомимся с более ранней, но от этого не менее актуальной книгой французского когнитивного социолога, в которой он показывает, как сочетание демократических принципов и современных технологий акцентирует худшее, что есть в человеке, и заставляет даже разумных людей верить в откровенные глупости.
Революция на когнитивном рынке
Когнитивный рынок — это воображаемое пространство, в котором циркулируют продукты, формирующие наше представление о мире: теории, убеждения, новости и так далее. Отличие когнитивного рынка от информационного рынка в том, что информацией может быть и адрес ресторана или чей-то номер телефона, тогда как когнитивный продукт претендует на истину и/или благо. Когнитивные продукты конкурируют друг с другом (библейская история о сотворении человека противоречит теории эволюции).
Когнитивный рынок бывает олигополистическим и даже монополистическим. Степень либерализации этого рынка зависит от множества причин — прежде всего, политических. Тоталитарные режимы контролируют когнитивный рынок (по крайней мере, применительно к некоторым темам). Когда при власти Талибан, демонстрировать свои христианские взгляды становится проблематично. Однако когнитивная олигополия также может существовать и в демократических странах — не по причине контроля со стороны государства, а потому что правда представляется настолько очевидной, что у конкурирующих продуктов нет ни единого шанса на успех (например, идея о том, что Земля плоская, не является популярным продуктом в современном мире).
Интернет — это инструмент, который олицетворяет собой либерализацию когнитивного рынка.
Когнитивный рынок — это социальное явление (как и рынок экономический). Концепция рынка имеет долгую историю, которая начинается со Смита и Тюрго.
Язык является необходимым условием для возникновения когнитивного рынка. Письменность же, поскольку она ограничивает семантическую лабильность любого утверждения, является одной из подготовительных стадий революции в области когнитивного предложения, свойственного демократическому обществу XXI века. Важные вехи на пути к появлению когнитивных продуктов для широкой публики — это книгопечатание (в XV веке) и появление периодических изданий (в XVII веке). В XIX веке произошёл первый этап существенного увеличения скорости передачи информации, а также увеличения количества газет. Одновременно повышение грамотности населения способствовало повышению спроса.
Девятнадцатый век представляет собой важнейший этап в развитии предложения. В этой связи стоит упомянуть одну важную дату — 5 ноября 1898 года. Именно в этот день информация впервые преодолела ограничения проводных технологий: Эжен Дюкрете передал послание азбукой Морзе с Эйфелевой башни в Пантеон. Так когнитивное предложение преодолело пространственный и временной барьер. С той же Эйфелевой башни в 1921 году транслировалась первая радиопередача во Франции. Она длилась полчаса и содержала обзор прессы, прогноз погоды и музыкальный фрагмент. Спрос был низким, так как владельцев радиоприёмников было ещё очень мало. Однако очень скоро радиоприёмники появились во многих домах, и спрос резко вырос, тогда как предложение осталось очень скромным (в Англии, например, ВВС оставалась монополистом до 1955 года). В 1926 году появилось устройство, которое революционизировало когнитивное предложение ХХ века — телевизор. Однако первые коммерческие телевизоры для широкой публики появились лишь в 1930 году (первая телепередача транслировалась в 1935 году), и прошло ещё несколько лет прежде чем ими обзавелось большинство семей.
Во Франции, несмотря на закон 1923 года (которым вводился официальный реестр владельцев радиоприёмников), частные радиостанции были разрешены, однако Вторая мировая война положила конец этому либеральному подходу и, начиная с 1945 года, была восстановлена государственная монополия в области радио- и телевещания.
В 1961 году Леонард Клейнрок из Массачусетского технологического института сформулировал теоретические основы прототипа интернета. Проект ARPANET, запущенный в 1968 году, был системой передачи информации, созданной с целью обеспечить связь в случае ядерной атаки. Сеть, соединявшая американские университеты и военные базы, позволяла передавать данные со скоростью 50 кбит/с.
Когнитивное предложение постепенно расширялось. Во Франции в 1972 году был создан третий телеканал. Правда, доступ к нему имела только четверть французов. В 1975 году с ликвидацией ОРТФ закончилась нелиберальная эпоха. Создание Тедом Тёрнером CNN, первого канала непрерывного круглосуточного вещания новостей, было важной вехой. Год спустя Франция сделала шаг на пути к либерализации когнитивного рынка, разрешив независмые радиостанции. Предложение в те времена было очень разнообразным, но со временем в ходе естественного отбора спрос сформировал рынок радиовещания в современном виде. Это важный момент, поскольку слушатели в те времена могли выбирать из широкого спектра продуктов. Никто не может сказать, что их вынудили выбрать продукты посредственного, а не высокого качества.
В 1986 году на французском телерынке появился частный канал — La Cinq Сильвио Берлускони. После приватизации TF1 в 1987 году и создания M6 появилась реальная конкуренция. В 1985 году в США было создано сообщество The WELL (The Whole Earth ’Lectronic Link — «всепланетная электронная связь»). В 1989 году Тим Бёрнерс-Ли создал Всемирную паутину. В США интернет для широкой публики появился в 1990-х годах вместе с первыми браузерами и поисковыми системами. Netscape, например, вышел на биржу в 1995 году. Что было дальше, мы все хорошо знаем. В 1995 году было 23 500 интернет-сайтов; в 2010 — уже более 205 миллионов. Так же, как ранее радио и телевидение, интернет очень быстро проник в дома по всему миру.
Интернет представляет собой двойную революцию. Доминик Кардон пишет:
«С одной стороны, право публично выражать свою точку зрения распространилось на всех членов общества; с другой, часть личного общения была перенесена в публичное пространство».
Другими словами, интернет сделал возможной революцию в области когнитивного предложения. Во Франции закон от 29 июля 1881 года о свободе печати позволял профессиональным журналистам сохранять монополию на массовую информацию. Они выполняли роль фильтра, которого ныне больше не существует. Сегодня 20 процентов французских интернет-пользователей имеют собственный блог, а 56 процентов выкладывают текстовый или мультимедиа-контент. Со временем в интернете родилась идея контроля a posteriori (которая практикуется на Wikipedia, Ohmy News и Agoravox) в противовес контролю a priori, характереному для традиционных СМИ.
До этой революции, которую интернет сделал возможной, доступ к публичному пространству был очень ограниченным; теперь дверь распахнута настолько широко, что даже элементарные правила цивилизованной дискуссии нередко игнорируются.
Эта революция сопровождается упадком традиционных средств распространения информации. В США в 2008 году газеты покупало 53 миллиона человек, по сравнению с 62 миллионами в 1970 году. Как отмечает Бернар Пуле, с учётом роста населения, это сокращение на 74 процента. Во всём мире аудитория крупных радиостанций и телеканалов ежегодно уменьшается на десятки тысяч человек. Но эта перемена не была бы принципиальной, если бы одновременно не имела место перемена в характере передаваемой информации. Как показывает Пуле, данная тенденция сопровождается снижением качества информации.
Итак, революции на когнитивном рынке способствовали как политические, так и технические причины. Революция эта имеет далеко идущие последствия, как то: снижение средней стоимости передачи и получения информации, массификация предложения, повышение конкуренции между поставщиками контента.
Амплификация склонности к подтверждению своей точки зрения
В целом когнитивный рынок в современных западных странах либеральный, в том смысле, что за редкими исключениями продукты не подвергаются цензуре со стороны государства. Политическая и технологическая либерализация когнитивного рынка неизбежно ведёт к массификации информации. Исследователи подсчитали, что за пять первых лет XXI века в мире было произведено больше информации, чем существовало печатной информации за всё время с момента изобретения печатного станка Гутенберга. В 2005 году человечество произвело 150 эксабайт информации, а в 2010 — 1200 эксабайт! Одним словом, количество передаваемой информации растёт. Что это значит? Становится больше доступной информации? Тем лучше для демократии и осведомлённости людей, скажете вы!
Но это чересчур оптимистичный взгляд, так как он предполагает, что в открытой конкуренции между убеждениями и знаниями, последние неизбежно побеждают.
На самом же деле, сталкиваясь с широким предложением на рынке, человек склонен формировать скорее не верное, а удобное с психологической точки зрения представление о мире. Обилие опций позволяет ему легко избежать психологического дискомфорта, с которым зачастую сопряжено знание.
Дискомфорт, о котором идёт речь, обусловлен несколькими причинами.
Во-первых, знания зачастую сложнее конкурирующих продуктов и требуют способностей, выходящих за рамки простого здравого смысла. Во-вторых, знания часто сопряжены с утратой иллюзий и разочарованием в мире, поскольку за ними стоят строгие механизмы, а не трансцендентные сущности, существование которых придаёт Вселенной смысл. Верования и убеждения же играют на естественных склонностях нашего ума.
Сегодня ничто не мешает человеку придерживаться представления о мире, которое сочетает в себе элементы христианства, буддизма и конспирологии, верить в то, что здоровье человека обуславливается «волнами», и претендовать при этом на определённую степень рационализма. Часто упускаемое из виду, однако очень важное следствие данного положения вещей состоит в том, что склонность к подтверждению своей точки зрения имеет все шансы сбить нас с пути истинного. Данную ошибку мышления описал ещё Фрэнсис Бэкон в «Новом Органоне»:
«Разум человека всё привлекает для поддержки и согласия с тем, что он однажды принял, — потому ли, что это предмет общей веры, или потому, что это ему нравится. Каковы бы ни были сила и число фактов, свидетельствующих о противном, разум или не замечает их, или пренебрегает ими, или отводит и отвергает их посредством различений с большим и пагубным предубеждением, чтобы достоверность тех прежних заключений осталась ненарушенной. И потому правильно ответил тот, который, когда ему показали выставленные в храме изображения спасшихся от кораблекрушения принесением обета и при этом добивались ответа, признаёт ли теперь он могущество богов, спросил в свою очередь: "А где изображения тех, кто погиб, после того как принёс обет?". Таково основание почти всех суеверий — в астрологии, в сновидениях, в поверьях, в предсказаниях и тому подобном. Люди, услаждающие себя подобного рода суетой, отмечают то событие, которое исполнилось, и без внимания проходят мимо того, которое обмануло, хотя последнее бывает гораздо чаще. Ещё глубже проникает это зло в философию и в науки. В них то, что раз признано, заражает и подчиняет себе остальное, хотя бы последнее было значительно лучше и твёрже. Помимо того, если бы даже и не имели места эти указанные нами пристрастность и суетность, всё же уму человеческому постоянно свойственно заблуждение, что он более поддаётся положительным доводам, чем отрицательным, тогда как по справедливости он должен был бы одинаково относиться к тем и другим; даже более того, в построении всех истинных аксиом большая сила у отрицательного довода».
Склонность к подтверждению своей точки зрения, таким образом, позволяет подкрепить любые убеждения. Именно она стоит за случаем, который имел место в Сиэттле в середине прошлого века.
Переполох в Сиэттле
В конце 1950-х годов Сиэттл охватил коллективный психоз. Жители города только и говорили, что об одном странном явлении: обнаруживалось всё больше и больше машин, лобовые стёкла которых были испещрены маленькими царапинами. Обеспокоенность общественности данной проблемой достигла таких масштабов, что президент Эйзенхауэр по просьбе губернатора штата поручил создать экспертную группу с целью разобраться в ситуации. Взявшись за работу, исследователи идентифицировали два конкурирующих убеждения. Согласно первой теории, причиной загадочного феномена были советские ядерные испытания, которые вызвали загрязнение атмосферы, а выпавшие осадки привели к образованию царапин на стёклах. Согласно второй теории, причиной были масштабные дорожные работы, которые проводились по указанию губернатора Роселлини. Считалось, что в ходе укладки покрытия макадам образовывались капли кислоты, чему способствовал влажный климат вокруг заливов Пьюджет-Саунд.
Исследователи, вполне прогнозируемо, нашли обе теории сомнительными. Они решили первым делом проверить все факты. Действительно ли лобовые стёкла всех этих машин были повреждены? Они тщательно осмотрели все машины и действительно обнаружили маленькие царапины на стёклах; но они также констатировали, что эти царапины были едва заметны невооружённым глазом. Тогда они решили узнать, как обстоит дело в соседних городах. Выяснилось, что лобовые стёкла машин в других городах выглядят точно так же, как в Сиэттле.
По мере того, как по городу распространялись слухи, его жители начали делать то, чего не делали раньше — тщательно осматривать лобовые стёкла своих машин, и обнаружили, что те усеяны мелкими царапинами. Как отметил Пауль Вацлавик: «В Сиэттле имела место настоящая эпидемия — но не потрескавшихся лобовых стёкол, а тщательно осматриваемых лобовых стёкол».
Задача выбора Уэйсона
Как очень верно подметил Бэкон и как показал случай в Сиэттле, рядовому человеку редко приходит в голову подвергать сомнению свои убеждения. Данный факт экспериментальным способом доказал в 1966 году Питер Кэткарт Уэйсон. Британский психолог предложил участникам довольно простую на первый взгляд задачу с четырьмя картами: на одной стороне карт помещены буквы (Е или К), а на другой — цифры (4 или 7); какие из карт необходимо перевернуть, чтобы проверить истинность утверждения: «если на одной стороне карты помещена гласная буква, то на другой помещено чётное число»?
Правильный ответ состоит в том, что необходимо перевернуть карты 1 и 4, однако подавляющее большинство людей выбирают карты 1 и 3. Поступая таким образом, они концентрируются на тех случаях, которые подтверждают правило, а не на тех, которые его опровергают. Логично предположить, что карта 3 подтверждает правило, изложенное в начале задачи; и это действительно так, если на её обратной стороне помещена гласная буква. Однако в действительности правило не нарушается даже в том случае, если там помещена согласная; единственная карта (кроме первой), которая может подтвердить его истинность — это четвёртая, поскольку если на её обратной стороне помещена гласная, то очевидно, что правило неверно.
Склонность к подтверждению своей точки зрения облегчает нам жизнь. Путь опровержения несомненно более эффективен, если наша цель — поиск истины, ведь он снижает вероятность принять за истину то, что на самом деле ложно. Однако он также требует времени.
Эва Дрозда-Сенковская резонно замечает:
«Подумайте о всех тех многочисленных решениях, которые мы принимаем ежедневно. Что было бы, если бы мы ставили их под сомнение? Мы были бы постоянно в сомнениях и не могли бы перейти к действию».
Виктор Сточковски в шутку отмечает, что стремление к стопроцентной уверенности может быть вредно для здоровья. Строго говоря, чтобы неопровержимо доказать, что огонь обжигает, спрашивает он, не нужно ли сперва убедиться в том, что он действительно в одинаковой степени обжигает все части тела? Сточковски резюмирует: «Рациональный подход заключается в том, чтобы не быть чересчур рациональным, поскольку существуют ситуации, в которых рациональность уж очень напоминает паранойю».
На практике, люди принимают на веру некоторые сомнительные объяснения, если те представляются приемлемыми.
В условиях конкуренции, объясняют Дан Шпербер и Дейрдре Уилсон, человек отдаёт предпочтение тому утверждению, которое обеспечивает максимальный когнитивный эффект при минимальных затратах умственных усилий.
Объективно верное решение (если оно существует) часто приносит наибольшее удовлетворение — мы убеждаемся в этом каждый раз, когда решаем логическую задачу, — однако у людей не всегда есть достаточно воображения и мотивации, чтобы себе его представить, поэтому они выбирают то, что Сьюзен Фиск и Шелли Тейлор называют «когнитивной скупостью». Последняя часто побуждает нас принимать сомнительные, но относительно убедительные идеи, поскольку у нас нет мотивации становиться экспертами по многим вопросам. Дело в том, что хоть знания часто имеют больший когнитивный эффект, чем «удовлетворительные» убеждения, они также требуют больших затрат.
К вопросу о скупости ума
Чтобы проиллюстрировать данную идею, обратимся к задаче THOG (мы будем называть её задачей шмильблика). Экспериментатор выбрал два атрибута, характеризующие тот или иной объект как «шмильблик»: форму и цвет. Есть только две возможных формы (сердце и ромб) и два возможных цвета (серый и чёрный). Чтобы считаться шмильбликом, объект должен иметь один из двух атрибутов, выбранных экспериментатором (либо цвет, либо форму), но не оба. Что выбрал экспериментатор неизвестно, однако известно, что чёрный ромб — это шмильблик. Вопрос: шмильблики или нет чёрное сердце, серый ромб и серое сердце? Есть три возможных ответа: фигура является шмильбликом; фигура не является шмильбликом; невозможно установить, является они шмильбликом или нет. Данную задачу можно представить в виде следующей таблицы:
Наиболее распространённый ход мысли при решении данной задачи следующий: раз чёрный ромб — это шмильблик, значит экспериментатор выбрал либо ромб, либо чёрный цвет. Следовательно, серое сердце, которое не имеет ни одного из этих атрибутов, не может быть шмильбликом. По этой же причине, чёрное сердце и серый ромб, имеющие по одному из этих атрибутов, являются шмильбликами. Результат выглядит так:
Второй возможный ход мысли: серое сердце, которое не является ни чёрным, ни ромбом, не может быть шмильбликом, однако на основе исходных данных невозможно установить, являются ли шмильбликами чёрное сердце и серый ромб. Какой атрибут выбрал экспериментатор, неизвестно. Если это чёрный цвет, то чёрное сердце — шмильблик; а если это ромб, то серый ромб — это шмильблик. Результат будет выглядеть так:
Большинство людей выбирают один из этих двух вариантов, так как они кажутся удовлетворительными. Оба предоставляют решение и требуют умеренных умственных усилий. Однако оба ошибочны и обнажают нашу интеллектуальную скупость.
Единственно верный ход мысли выбирают всего 10 процентов участников. Он выходит за рамки умственных способностей рядового человека и требует более значительных усилий. Вот он: поскольку известно, что чёрный ромб — это шмильблик, можно заключить, что экспериментатор выбрал либо чёрный цвет, либо ромб, но не и то, и другое (ведь в таком случае чёрный ромб не был бы шмильбликом). Из этого следует, что серое сердце — это шмильблик. Чёрный ромб делает шмильбликом либо цвет (и тогда вторым атрибутом шмильблика может быть только сердце), либо форма (тогда вторым атрибутом шмильблика может быть только серый цвет). В обеих случаях серое сердце соответствует критериям шмильблика. А вот чёрное сердце и серый ромб не могут быть шмильбликами. Ведь если чёрный цвет является атрибутом шмильблика, то сердце не может быть его формой: чёрное сердце имеет оба атрибута, а серый ромб — ни одного; в обеих случаях это не шмильблики. Если форма шмильблика — это ромб, то серый — это его цвет; чёрное средце не имеет ни одного из атрибутов шмильблика, тогда как серый ромб имеет оба. Следовательно, решение будет следующим:
Решение задачи довольно контринтуитивно, однако тот, кто его нашёл, знает, что оно правильное. Только вот прежде чем к нему прийти, 90 процентов участников выбирают неверные решения. Заблуждение проистекает из того, что их ход мысли приводит их к удовлетворительному решению (что побуждает их переставать думать), ошибочность которого не бросается в глаза.
Теорема правдоподобности информации
Поскольку убеждения часто предоставляют решения, которые потакают естественным склонностям нашего ума, и поскольку в их основе лежит склонность к подтверждению своей точки зрения, они обеспечивают очень хороший когнитивный эффект по отношению к затраченным умственным усилиям.
Как только идея оказывается принята, люди, как показывают Ли Росс и Роберт Липер, склонны сохранять своё убеждение. Задачу им облегчает то, что из-за бесконтрольного распространения информации повышается вероятность найти информацию, подтверждающую ту или иную точку зрения. В отличие от Николаса Карра, я не считаю, что интернет перепрограммирует наш мозг. Интернет олицетворяет не новый способ мышления, а наоборот, очень древний.
Мы выбираем то или иное СМИ в зависимости от наших политических предпочтений. Если мы читаем источники, которые не соответствуют нашему взгляду на мир, то чувствуем, что только зря теряем время. Это подтверждают многочисленные психологические исследования. Одно из них, посвящённое европейской политике и проведённое среди французских студентов, показывает, что наиболее осведомлённые на данную тему студенты принадлежат к левому краю политического спектра. Само собой, тот факт, что на момент проведения этого исследования в европейской политике преобладали скорее левые идеи, частично обусловил результаты. Другое исследование, проведённое в 2006 году среди читателей политических блогов, показало, что 94 процента из 2300 респондентов читают только те блоги, которые соответствуют их политическим взглядам.
Данное положение вещей так же старо, как само человечество (и как склонность к подтверждению своей точки зрения). Механизм избирательного поиска информации значительно облегчается массификацией информации. Это обеспечивает устойчивость убеждений. Теорему правдоподобности информации, следовательно, можно сформулировать следующим образом: чем больше нефильтрованной информации в публичном пространстве, тем выше уровень легковерности.
Пузыри фильтров
Представим, что два интернет-пользователя с диаметрально противоположными политическими и нравственными взглядами при помощи Google ищут информацию о смертной казни, финансовом кризисе и «арабской весне». Выдаст ли им поисковая система одинаковые результаты и в одинаковом порядке? По словам Илая Паризера, нет. Наши поисковые запросы, особенно в Google, обусловлены пузырём фильтров, то есть мы получаем искомую информацию с учётом определённых критериев, среди которых: история запросов, местонахождение, тип компьютера, язык и так далее. Разумеется, цель этого в том, чтобы сделать поиск более эффективным: француз, который хочет купить мебель, ищет магазины во Франции, а не в Перу. Однако это может стать проблемой, если вы не хотите стать жертвой склонности к подтверждению своей точки зрения.
Прибегают к пузырям фильтров и другие сайты. Trove от Washington Post и News.me от New York Times — это поисковые сервисы, учитывающие предпочтения пользователей и показывающие им прежде всего новости, в которых те предположительно заинтересованы. Приложение Findory позволяет пользователю выбрать круг интересующих его тем и взглядов, но само изменяет конфигурацию, если оказывается, что пользователь не следует собственным предписаниям. Так технический прогресс акцентирует естественные склонности человеческого ума. Однако, как мы увидим позже, есть куда более влиятельные способы организации результатов поисковых запросов, чем пузыри фильтров.
©Gérald Bronner
Оригинал можно почитать тут.
Comments